– Как это – увел? А чего они пошли-то – их же трое, говоришь, было?
– Так по одному уводил, – неохотно ответил Часовой.
– Понятно… Другие думали – их не тронет, верно?
– Верно… У двоих дети были. За детей боялись.
– А где дети-то их?
– Здесь и живут.
– Так что они тут – рабство, что ли, ввели?
– Можно и так назвать…
– И сколько ж здесь рабов этих проживает?
– Да человек сорок. И детей штук десять. Не учатся – только на грядках. И всем еще велят мак жевать. Они и ходят вполпьяна, только лыбятся. Собирают сок этот, тут же и обрабатывают… Хозяин с Хароном в город наркоту везут, а из города – продукты, одежду… Ну, пасту зубную, мыло стиральное…
– Жвачку?.. – добавил почему-то Саня.
– Не, это не привозят. Только то, что при советской власти было… Ребята тутошние и не знают про жвачку-то…
Женя и Том уже оба стояли с приоткрытым ртом, как на иллюстрациях в книжке для малышей.
А Мячик в этот разговор не встревал и даже скорей всего его не слышал, потому что тем временем нашел общий язык с мальчишкой. У того не сходил с физиономии жгучий интерес к невиданным гостям. Но Мячика он особо выделил, потащил обратно к своему дому, вынес к калитке крынку парного молока утренней дойки, и теперь тот пил, запрокинув голову и явно наслаждаясь. Городского «нормализованного» молока Мячик не признавал: считал его
– Так что – тут никто не знает, что ли, что советская власть лет десять как спеклась? Или только старушка эта чумная? – спросил Леша.
– А откуда? Телевизоры они все поразбивали, приемники отняли. Про мобильники тут и не слышал никто…
– А газетку-то эту кто выпускает? Что Брежнев жив-здоров и в Афгане с американцами воюем?
– В городе журналюги нашлись. Он им платит как следует, они и пишут чего ему надо. Дома у одного и делают – теперь ведь типографии не нужны, на компьютере все сделать можно, – проявил часовой понимание новой реальности. – Газета в одном экземпляре выходит – больше-то ему не надо, только на стенд повесить.
Все трое помолчали. Леша с Саней переваривали информацию.
– А как хозяина-то зовут? Фамилия есть у него?
– Есть, наверно. Только я не знаю. Ни к чему мне. Хозяин и Хозяин. Он у них секретарем поселкома считается. А раньше секретарем райкома здесь был. Коммуняка.
– А с каких пор тут связь-то с внешним миром порвали?
– Да с 1988-го или 1989-го… Про Ельцина уже не слышали. Знают только, что дерьмократы всё хотели у народа отнять, а Брежнев не дал…
– И ты эту дурь с оружием в руках поддерживаешь? – Саня взглянул на бывшего однополчанина с нескрываемым отвращением.
– У меня на то причина есть, – с неожиданной твердостью ответил часовой.
– Ну что, Калуга? – спросил Саня. – Брать будем?
– Другой вариант не просматривается, – медленно и задумчиво произнес Леша.
– Вы что, мужики? Положат они вас, – жалобно сказал часовой. – Уезжайте, говорю. Мне и так плохо придется – след-то вы оставили… Уезжайте! Они в Англию наркоту посылают. Тут такие деньги крутятся – они за них глотку вырвут.
– Ничего, у нас глотки крепкие, – хохотнул Саня. – Небось не вырвут.
– Вперед мы у них когти вырвем, – так же медленно сказал Леша. – И вместе с лапками. Ты вот что, сержант, – ты все-таки введи нас в курс дела напоследок, перед боем…
При этих словах часовой вздрогнул, будто его ударило током, а у Тома сладко защемило в груди – тем более что смысл
– Что у тебя за причина? Ты ж боец был стоющий, – (Том механически отметил это Лешино отчетливое
– А то, мужики, – неожиданно твердо заговорил часовой, – что у меня сестра на руках – церебральный паралич с рождения. Руки-ноги, считай, не действуют. Родители умерли. Куда я с ней? А он ее в больницу хорошую поместил, в санаторий министерства обороны Украины в Евпаторию каждый год посылает – это с условием, чтоб я у него работал и язык за зубами держал.
Часовой помолчал.
– А когда я на первых еще порах рыпнулся, хотел вырваться от них – сказал, что меня не тронет, а ее – прикончит. Понятно? Ему это – семечки. А Харону – тем более.
Теперь молчали его однополчане.
– Причина серьезная, – сказал наконец Саня. – Но это дело порешать можно. Правда, Калуга?
Леша мотнул головой утвердительно.
– Как вы его порешаете? – вздохнул часовой.
– Разведка зря не болтает – забыл, что ли?
И лицо часового впервые просветлело.
Видно стало, что в этот решительный миг он вдруг поверил своим давним однополчанам (сколько лет минуло? Пятнадцать, не меньше). И показалось ему, что его безрадостную жизнь еще можно переменить.
– Значит, говоришь, в городе все схвачено?
– Все, – убежденно сказал часовой и даже руки прижал к груди. – Все, братишки, честно вам говорю! Они и двух часов в милиции не пробудут – выпустят их. А там у них кодла – нагонят вас и пришьют…
– Ну что ж, – с непонятным облегчением сказал Леша. – Обстановка ясна. Тут выбора тем более нет. Кроме нас эту наркокартель-канитель кончать некому. Так, что ли, Санек?
– Похоже, так, – готовно отозвался тот.
– Вы что, мужики, убивать их будете? А потом за них же сядем? – испуганно спросил часовой.
– Утри слезы, сержант. Мы не расстрельная команда. Хотя пустить этих двоих в расход я вообще-то не отказался бы. Но так и быть, возьмем живыми. Используя фактор неожиданности.
– А денем-то куда? Я ж вам нарисовал картинку!
– Найдем куда деть. Ты, Сань, помнишь ведь, кто в Омске на округе? – непонятно спросил Леша.
– А то!..
– Ну, в общем, хватит лясы точить. Готовим операцию. – Леша взглянул на командирские часы на руке. На них было четыре двадцать. – По твоему раскладу, сержант, полчаса осталось?
Часовой мотнул головой.
– Они всегда точно подъезжают. Пока все спят еще.
– Как раз хватит, – Леша повернулся к Жене и Тому. – Все – в машину. Сейчас вас Саня оттянет в тыл – в тот вон переулок. Из машины – ни шагу! Услышите стрельбу – тут же падайте на пол, под сиденья. Уместитесь как-нибудь. Головы не подымать! Мячику своему голову пригинайте.
Литературным языком Леша владел хуже, чем рулем и Калашниковым.
И тут же пообещал:
– Вообще-то стрельбы не ожидается. Это я так, к слову – мало ли…
Вслед за Саней Том с Женей побежали к «Волге». Мячика еле оторвали от огромного лохматого черного пса. Тот в блаженстве лежал перед ним на спине, болтая всеми четырьмя полусогнутыми лапами, а Мячик чесал ему фиолетовое голое брюхо, что-то приговаривая. Он мог приворожить любого пса, от маленькой шавки до кавказской овчарки-волкодава.
Глава 5
Ближний бой
