– Тогда я объясню вам. После операции рассудка у меня попросту не было. Я обладал способностью воспринимать информацию – при помощи компьютеров, которые вы вживили в мой мозг, – но я совсем не мог думать.
– Это не так...
– Так, – перебил его Алекс. – И вы знали об этом, иначе не снабдили бы меня достаточным количеством информации для того, чтобы мое 'я' после операции ни у кого не вызвало подозрений. И то, что я якобы страдал амнезией, тоже входило в ваш план – я постепенно вспоминал кое-что, и это выглядело как процесс восстановления. На самом деле я ничего не мог вспомнить, поскольку мозг мой – мозг Алекса Лонсдейла – был мертв. Вы, снабдив меня воспоминаниями, немного ошиблись.
– Я просто ума не приложу, о чем ты толкуешь, Алекс. Уверен, что и ты плохо представляешь это себе...
– Это и кажется мне самым странным, – продолжал Алекс, не обращая никакого внимания на слова Торреса. – Ошибки ведь были такие незначительные, но из-за них я и начал... сомневаться. И если бы дело было только в этих преданиях...
– Преданиях?
– Да. Историях, которые рассказывала вам мать в детстве.
– Моя мать – очень старая женщина. Она многое могла перепутать...
– Нет, – Алекс покачал головой. – Она ничего не путает... да и вы тоже. Предания сделали свое дело – все, кого вы хотели убить, умерли. Вы хотели, чтобы я сделал это – и добились своего. И у меня не осталось никаких воспоминаний об этом – это было тоже предусмотрено. После очередного убийства вы стирали из моей памяти все связанное с ним. Но даже если бы вы не сделали этого – я бы все равно не смог объяснить, например, полицейским, почему убивал всех этих людей. Они получили бы только историю о доне Алехандро и кровной мести. То есть бред сумасшедшего – верно я говорю?
– Бред сумасшедшего – это то, что ты здесь несешь, – Торрес поднялся с кресла.
Перед его глазами качнулось дуло ружья.
– Вы лучше сядьте, – сказал Алекс.
Поморщившись, Торрес снова опустился в кресло, и Алекс продолжал:
– Вы действительно хотели отомстить. Только не за то, что случилось здесь в прошлом столетии. А за то, что было гораздо позже – лет двадцать назад или около того.
– Алекс, это совершенная бессмыслица...
– Не думаю, – покачал головой Алекс. – Например, школа. Это была одна из ваших ошибок – не самая большая, должен сказать. Я вдруг вспомнил, где находится директорский кабинет, но его там не оказалось. Я подумал тогда, что сам ошибся. Ничего подобного – кабинет директора действительно был там, где сейчас медпункт. Только двадцать лет назад, когда вы учились в этой школе.
– Это абсолютно ничего не значит.
– В общем, да. В принципе, я мог видеть такую же вот фотографию в комнате своей матери.
Кивком Алекс указал на бюро, где рядом с родословной семьи Мелендес-и-Руис лежал раскрытый календарь средней школы Ла-Паломы за тысяча девятьсот шестьдесят шестой год. Раскрытый на фотографии выпускного класса этого года. Когда Торрес смотрел на нее, ему казалось, что он испытывает боль более сильную, чем та, что причинили ему запечатленные на этой фотографии люди.
Вот они, рядом – Марти, Валери, Эллен и Синтия. 'Четыре мушкетерши', как их прозвали в классе. Раны от их острых шпаг, которыми они – развлечения ради – все десять лет встречали задумчивого мальчика, а позже юношу с мексиканской фамилией, до сих пор не зажили. Он сам не дал им зажить.
Из этой боли родился план, а двадцать лет спустя появилась возможность осуществить задуманное...
Воспоминания он вкладывал в мозг Алекса тщательнее всего, когда его арестуют – Торрес знал, что этого не избежать, – полицейские услышат от него только высокопарную белиберду о преступлениях полуторавековой давности и о мщении, совершаемом якобы рукой давно умершего полубезумного мексиканца.
Правду не узнает никто, в мозг Алекса Торрес не вложил ни единого бита информации о той ненависти, что он испытывал ко всем четырем – к тем, кто в лучшем случае не замечал его, будто его вообще не было на свете...
Даже сейчас, глядя в черный зрачок ружья, он слышат сердитый голос матери:
– Думаешь, они когда-нибудь ласково на тебя посмотрят, Рамон? Или хотя бы заметят? Гринго плевали на нас и будут плевать! Они такие же, как те, кто убил наших предков – и они когда-нибудь убьют и тебя, Рамон. Погоди, сам увидишь. Можешь притворяться кем угодно – от правды все равно не скроешься. Для них ты всегда останешься грязным чикано. Они ненавидят тебя, Рамон, – и ты тоже будешь их ненавидеть.
Она оказалась права. Он действительно ненавидел их. Мать передала это ему по наследству.
Но теперь все было кончено. Он знал, что Алекс сделает дальше. Ведь он сам создал его.
Самое странное – он готов был с этим смириться.
– Как ты догадался обо всем?
– Вы сами мне помогли, – пожал плечами Алекс. – Ваши процессоры хорошо анализируют факты. А факты были простыми. От повреждений, которые получил мой мозг, я должен был умереть. Но не умер. Одно исключало другое. Но оказалось, что есть и третий вариант. Я мог остаться в живых, если бы функции моего организма можно было поддерживать искусственным образом, несмотря на травмы, полученные мозгом. А для этого есть только один способ – система микропроцессоров, заменивших поврежденные участки коры. Оставалось лишь одно 'но' – воспоминания. У Алекса Лонсдейла не могло быть воспоминаний. Никаких – ведь он был попросту мертв. Но я ведь вспоминал что-то. Здесь я быстрее нашел ответ – эти
