Срочно зайдите к тов. Дзержинскому».
Петерс в сердцах смял записку.
Разумеется! Дня не прошло по приезде в Москву, а сукину шляхтичу история известна уже во всех подробностях… История – скверней некуда. Если бы порученное дело провалил таким позорным образом начинающий чекист – десять против одного, что кончилось бы трибуналом… А тут, на потеху честному народу, оскандалился зампред ВЧК, и еще как оскандалился…
И уж во всяком случае, Петерсу не хотелось говорить об этом провале с предом…
Как и многие другие, Петерс старался по возможности избегать личных контактов с Дзержинским, подсознательно отвращаясь от того отсутствия живого эмоционального взаимодействия в общении, которое всегда угнетало собеседников преда. Попытки войти в это естественное взаимодействие всегда отскакивали от какой-то невидимой стены, окружавшей Дзержинского. Подтянутый, всегда бесстрастно ровный в общении, он, казалось, не страдал от отсутствия дружеской близости с товарищами по работе. Большевики, знавшие преда еще по подполью, и только-только проклюнувшиеся из совпартшкол «молодые кадры» ощущали эту невидимую «стену» в общении с Дзержинским одинаково – разницы не было никакой. Общение с Дзержинским было втайне тревожаще-неприятно даже давно знавшим его людям, тем более – разъяснения по поводу допущенных ошибок… Но другого выхода не оставалось.
– Звали, Феликс Эдмундович?
– Да, Яков Христофорович. Меня интересуют реальные обстоятельства прецедента в Ташкенте. Должен отметить, что имеющиеся у меня сведения выглядят… просто неправдоподобно, Яков Христофорович.
– Очень может быть, очень может быть, Феликс Эдмундович… Только объяснять мне нечего, убейте меня – сам ничего не понимаю…
– Как же так, товарищ Петерс?
– И на старуху бывает проруха: вон Вы-то как доверились тогда понапрасну этим сукиным детям эсерам, а, Феликс Эдмундович? Всякое ведь бывает, лучше всего – забудем-ка мы с Вами эту историю…
– Но и, разумеется, позаботимся о том, чтобы нелепыми слухами не компрометировать организацию. Думаю, что за распространение
– Совершенно с Вами согласен, Феликс Эдмундович.
9
От одуряющей жары спасал только зеленый чай – действительно приятнейшая вещь: обжигающе горячий, крепкий, со своеобразным запахом…
– Ну духота… Как в бане тут у вас, товарищ Зуркин. – Полномочный представитель ВЧК в Туркестане Яков Петерс отставил полосатую яркую пиалу. – Есть материалы какие-нибудь по этому делу?
– Да вот, товарищ Петерс. – В восточном, юношески чистом лице собеседника зампреда проступил румянец смущения. – Я собрал тут кое-какие материалы, но не знаю…
– Давай-давай, парень, выкладывай, поглядим! – ободрил Петерс. – Я так понимаю, что основное сопротивление живоцерковникам идет от этого попа Воино-Ясенецкого…
– Совершенно верно, товарищ Петерс. Причем – налицо сговор с московскими попами… Удалось установить, что какое-то очень высокопоставленное лицо из Москвы прибывает в Ташкент и, ни с кем не видясь, сразу отправляется в городскую больницу…
– Что за черт?! Почему в больницу?
– К Воино-Ясенецкому.
– Он что – болен?
– Нет… Вы не знаете еще? Ведь Воино-Ясенецкий – главный врач городской больницы.
– Поп – и врач?
– В том-то и дело, товарищ Петерс, что Воино-Ясенецкий еще несколько месяцев назад не был никаким попом! Это после этого странного визита из Москвы он на следующее утро пришел на работу не в пиджаке, а в рясе. Весь персонал отпал… А он – как ни в чем не бывало оперировал до конца рабочего дня… А потом, сразу из больницы, отправился прямиком к главному собору.
– Как, у вас главный собор не закрыт?!
– Был закрыт. Замок висел – пудовый. Так он взял этот замок – голыми руками – раз, и нету… Вошел в собор, ну и несознательная часть населения – за ним… Набились, яблоку упасть негде. И начал служить – всю службу – один. После службы – проповедь самого реакционного содержания. Кто, мол, пойдет к живоцерковникам – отлучу! И что-то еще насчет морали…
– Так… Типичный Тихоновский ставленник. Как ситуация сейчас?
– У живоцерковников – шаром покати. Не идут: Воино-Ясенецкий запретил.
– Неплохо… При советской власти – в городе завелся полновластный диктатор… Очень хорошо! Надо думать, он и прежде, до того, как попом стал, был замечен в контрреволюционных настроениях?
– Неоднократно. У него, например, в операционной висит икона. Естественно, было распоряжение снять. Сняли. Приходит Воино-Ясенецкий на работу – иконы нет. Так что он тогда делает? «Я, – говорит, – как главный врач, отказываюсь в такой операционной оперировать сам и запрещаю всем хирургам». Полдня проходит – все операции прекращены…
– Ну распоясался докторишка! И что? Стал-таки оперировать без иконы?
– Нет… Во второй половине дня привезли жену товарища Волгина, с тяжелым случаем… Необходима была срочная операция. Понимаете, если его и расстрелять – жену товарища Волгина этим не спасешь… Пришлось повесить обратно.
– М-да… Как же это получается – почему он до сих пор не у вас? Почему нужен мой приезд для того,
