– В черни? Нет, и хвойные леса чисты, к тому ж елей растет мало, все больше пихты.
– Похоже, мне пощасливилось беседовать с тамошним уроженцем.
– О нет, просто на Алтае довелось мне немало бывать. Вы станете щасливы в своем путешествии, сударь, ибо растительность тамошняя необычна и прекрасна. Много полезного находят в ней местные целители, – отец Модест покосился на Парашу, уворачивавшую в полотно трактирные пироги. – Язычники- ойроты напоят Вас отваром из бадан-травы, который непременно надлежит пить с молоком. Ни с чем не сравним изысканный аромат сего бледно-розового цветом напитка, бодрит же он не хуже привычного Вам чаю. Округлые листы его напоминают формою простой подорожник, но притом бруснично-красны, когда созреют. Но красных листов ойроты не берут, надобно, чтобы лист почернел кореньем в земле.
– Подумать робею, что мне предстоит первому описать сии чудеса. Правда ли, что реки Алтайские несудоходны?
– Сущая правда, сударь. Даже столь широкие реки, каковою является Катунь. Они мелки и так быстры, что Вы едва ли сможете зайти в воду по пояс. Дно же не зарастает ни илом, ни водорослями из-за стремительности водной, даже песку на нем Вы не увидите, один лишь шлифованный струями камень.
Никогда еще Нелли не видала отца Модеста в таком странном настроении: он походил на человека, еще не пробудившегося ото сна, но торопящегося пересказать дивное сновидение, покуда оно держится в памяти.
Михайлов завершил уже черкать свою карту.
– Положительно, только остаток приличия препятствует мне проситься в компанию, – он с поклоном передал карту отца Модеста владельцу. – Но надеюсь все же на беседы, когда дорога вновь нас столкнет.
– Вы преувеличиваете ценность моих сведений, ибо скоро узрите все сии красоты собственными глазами, – улыбнулся отец Модест. – Однако ж нам пора.
– Экой странной человек, – заметила Нелли, прыгая в седло: день был солнечен и скучать в возке не хотелось. Тем боле, что совсем тепло.
– Я и не знала, что среди господ бывают травники, – Параша медлила захлопнуться дверкою.
– Сей не травник в твоем понимании, Прасковия. Он не лечит, но описывает травы для книг, следовательно, для него нету различия между теми травами, что ты особо собираешь, и теми, которые для тебя бесполезный сорняк. А вот досадно то, – отец Модест нахмурился, – что Нелли не послушалась меня еще в Твери. Теперь сей ученый муж будет попадаться нам по дороге, и уж переменять маски поздно.
Нелли была только рада. «Надобно купить тебе женское платье, – говорил отец Модест. – Так меньше нас запомнят дорогой. Посуди сама, зачем троим мужчинам, то есть тебе да нам с Филиппом, прислуга- девчонка?» – «Ну так пусть Парашка и оденется опять барышней», – отбивалась Нелли. «Хорошенькое дело, барышня без служанки! Нет, так уж лучше всего мальчик-слуга при двух мужчинах, да барышня с девочкой. Не упрямься, маленькая Нелли». Нелли и не упрямилась, но тянула покупку как могла. А теперь и не понадобится, и очень хорошо.
Нелли выпрямилась в седле и полетела галопом. Хорош, ах, как хорош мужской наряд, и лицо уже привыкло к дорожному ветру. А ветер играет гривою Нарда и напрасно пытается забраться в бобровую шубу.
– А ну наперегонки? – выкрикнула румяная Катя, придерживая треуголку.
– Вот надумали, лошадей в пути палить! – Роскоф сам с трудом сдерживал то ли коня, то ли себя. – Коли это и есть русский мороз, то мне он по душе!
– Ежели считать сие морозом, то соотечественникам Вашим бывшим не стоит зимою воевать с Россией! – расхохоталась Нелли.
– Что за глупая мысль! – рассердился Роскоф. – У Франции нет с Россиею границ, и делить нам нечего. Уж больно смело надо вообразить, что родится в Прекрасной Франции маниак вроде Александра Македонского да положит завоевать все на своем пути. Величье Империи – не в войнах с цивилизованными соседями, но в умножении колоний.
– Не сердитесь, Филипп, девочка просто неудачно пошутила, – подскакал отец Модест, который также был весел. – Знаю, Вам мерзка даже сама мысль о том, что новая родина может воевать со старой. Но верно и отец Ваш исходил из того, что такое едва ли возможно. Александры же Македонские, на великое щастье рода людского, рождаются редко. Едва ли следующий будет непременно француз.
– Филипп, я не хотела тебя обидеть, – Нелли подскакала поближе к Роскофу.
– Верю, милое дитя, да и не к чему держать обиды в такой день! – Роскоф протянул руку вперед.
По обеи стороны тракта простиралась долина, и лучи солнца играли на снегу, словно золотое шитье на лилейной ризе. Отдаленные избы казались уютны в огромных снежных шапках, укрывающих крыши. Воздух казался свеж, и превесело скрипели полозья возка.
Нелли не думалось теперь о том, куда и зачем им ехать. Вторая, «романова» суть, как называла она действенное начало, вновь владела всем ее существом. И суть сия наслаждалась грядущими неожиданностями дороги.
Глава III
– Смиренное нам выпадает Рождество, – заметил, спустя десять ден, отец Модест. – Ни единого городка на пути, однако ж не погнушаемся сделать крюк да заехать в деревню.
Нелли и Роскоф как ни в чем не бывало принялись с утра за ржаные лепешки и земляничную пастилу, прежде чем обратили вниманье на то, что отец Модест, Параша и даже Катя от фрыштика уклонились.
– Папенька с маменькой в сочельник обыкновенно кушают, – смущенно разглядывая темно-красный надкушенный кусок медовой сласти в руке, пояснила Нелли.
– Пустое, дитя, путешествующим пост разрешается. Сие желание добровольное.
– Сами-то небось до первой звезды ждать станете, – незнамо на кого насупилась Нелли.
