в яблоках кобылы.

Кучер спрыгнул с козел: был он нанят только поутру здесь же, покуда Нелли еще спала. Такого кучера ей еще не доводилось встречать. Совсем еще молодой, не старше двадцати годов, он был строен и гибок сложением, словно дворянин, с младенчества занятый фехтовальной наукою и танцами. Борода, волоса под горшок, приглаженные квасом, одежда – все было точно таким, как и у прочих кучеров, однако ж казалось отчего-то ненастоящим, а глаза глядели слишком уж зорко из-под разлетевшихся по-соболиному бровей.

– Твоя Венера наверное добросердечна и не осердится, что юного Романа я прихватил с нами, – весело обратился к Ивелину Роскоф.

– Ни Боже мой! – воскликнул тот живо. Кружева, отделанные алыми лентами, изрядно бледнили молодого человека или же он подурнел еще за те сутки, что они не видались? – Нонешний вечер оставлен за нами, как я и просил.

Лакеи, к великому удовольствию Нелли, в доме оказались не утукками, а самыми заурядными детинами с вечной заспанностью в физиогномиях. Самый шустрый побежал докладывать в ту сторону дома, откуда доносилась игра на клавирах. Кроме того, звучало и пение – женское и мужское. Ивелин нахмурился.

– Наверное ж обещалась не звать других, – недовольно пробормотал он.

– Просят пожаловать господина Ивелина с друзьями, – почтительно согнулся лакей в оливковой ливрее.

Весь дом, казалось, пах сандалом и пачулями, впрочем также и розовым маслом. Утонченные признаки роскоши, присущей молодой даме света, глядели отовсюду. То был и хрусталь, разноцветно дробящий сиянье восковых свечей, и розовое дерево, и нежные шелка. Бросилось Нелли в глаза одно: в дому не нашлось бы ни единой неновой вещи. Казалось, Гамаюнова боится явить посторонним глазам хоть один привычный предмет, опасаясь здраво, как бы он ни оказался уж слишком немоден.

Лидия, в платьи цвета перванш, с волосами, украшенными единственно цветком белоснежного крина, полуобернулась от клавикорд, но не вглядываясь в вошедших. Стоявший рядом молодой мужчина, напротив, поклонился с изящной учтивостью, и что-то знакомое смутно показалось Нелли в его облике.

– Сердечно рада, но без церемоний! – озорно воскликнула она. – Мочи нет, только что доставили наимоднейшие ноты. Покуда не выслушаете, господа, не желаю и представлений! Так что прошу садиться и внимать!

– Все покоряются с охотою, – с восхищенною улыбкой вымолвил Ивелин.

– Селены робкия лучи,Лобзают трепетныя долы, -

запел молодой человек наиприятнейшим тенором, едва гости расселись на скользких атласных стульях.

– Восторг пленительной ночиОблегчит сердцу гнет тяжелый! —

отозвалась Лидия из-за клавир.

– Лобзают трепетныя долыЗефиров игры молодых, -

подхватил молодой человек. Решительно, Нелли видала уж когда-то эти рыжие волосы, присыпанные голубоватою пудрой до малинового оттенка.

– Облегчит сердцу гнет тяжелыйВенок из мирт и стройный стих. -

Голос у Гамаюновой, как ни крути, был поставлен превосходно.

– Зефиров игры молодыхБегут скользящими тенями, -

и веснушки певца также казались Нелли знакомы. А само лицо, пожалуй, нет, право, не ошиблась ли она?

– Венок из мирт и стройный стихЦарят над спящими лугами, -

локоны Лидии задорно качались в такт музыке: Ивелин не сводил с нее глаз.

– Бегут скользящими тенямиВ небесной тверди облака, -

тенор певца делался все чувствительнее. Курносный нос, осыпанный веснушками, оборотился в профиль. Индриков! Тот, что проигрался в тот карточный вечер у Венедиктова, проигрался в дым!

– Царят над спящими лугамиДвояко нега и тоска! -

В голосе Гамаюновой плескалось торжество.

– В небесной тверди облакаНесут душе успокоенье, -

немудрено, что Нелли не враз Индрикова признала. Простодушное лицо его сделалось как-то вострее, словно кожа сильнее на нем натянулась, крылья носа и губы странно утончились. В отличье от Ивелина, вид его, впрочем, дышал отменным здоровьем.

– Двояко нега и тоскаПевцу являют озаренье! – пела Лидия.

Отец Модест неслышно приподнялся со стула и прошел по вощеному паркету к трехстворчатому окну.

– Несут душе успокоеньеТок водных струй и блеск росы, -

Индриков галантно склонился, переворачивая для Лидии страницу.

– Певцу являют озареньеНатуры спящия красы! -

Лидия расхохоталась, сама себя перебив.

Нелли поймала взгляд Роскофа, и тот улыбнулся ей одними уголками губ.

– Ток водных струй и блеск росыНет сердцу лучшего привета! –

воодушевлялся Индриков.

– Натуры спящия красыСумей познать вдали от света! —

Лидия заиграла усерднее.

– Нет сердцу лучшего привета,Чем обаяние ночи! -

Голос Индрикова взлетел энергически.

– Сумей познать вдали от светаСелены робкия лучи! -

Лидия рассмеялась, отталкиваясь от клавир на крутящемся табурете. – Экая прелесть, это вить эклога! Поют поселянин и поселянка на лугу.

Ивелин, отец Модест и Роскоф встретили конец эклоги рукоплесканиями, к коим, помявшись, присоединилась и Нелли.

– А теперь знакомьте меня с Вашими друзьями, Алексис! – воскликнула Гамаюнова. Сияющие ее черные глаза остановились на Роскове и расширились вдруг, отпрыгнули к отцу Модесту, словно испуганные зверки, скользнули по Нелли. Бледность залила лицо Лидии.

– Давний знакомец мой Филипп де Роскоф, дворянин из Франции, – радостно отозвался Ивелин. –

Вы читаете Ларец
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату