города. Кроме того, наши СБ, в скорости превосходившие японские истребители, не опасались столкновений с ними. Мощное вооружение позволяло дам самим с успехом отражать нападение. А в случав необходимости мы за счет скорости могли оторваться от противника. Это порождало уверенность в благополучном исходе каждого полета, вдохновляло на новые подвиги. Мы гордились замечательной техникой, созданной трудом советских ученых, конструкторов, рабочих.
Все военно-воздушные силы Китая в то время подчинялись авиационному комитету, действовавшему па правах главного штаба ВВС. Хотя формально во главе комитета стоял Чан Кайши, фактически авиацией командовал его заместитель генерал Мао Панчу. Сильное давление па руководство китайской авиацией оказывала, жена Чан Кайши Сун Мэйлпн. В своих воспоминаниях С. П. Константинов пишет: «Сун Мэйлин занималась государственными, военными, коммерческими делами. Была секрета рем авиационной комиссии, шефствуя над авиацией, попечитель-лицей различных благотворительных обществ… и т. д.». И далее: «За искусственной улыбкой Чан Кайшы и внешним обаянием его супруги скрывалось вероломство, полную меру которого ис пытали на себе наши люди»[24].
Советские добровольцы находились па службе в китайской армии и подчинялись китайскому командованию. Тесные кон такты с ним осуществлял главный советник П. В. Рычагов, занимавшийся вопросами использования советских летчиков-добровольцев в боевых действиях, через него мы и получали боевые задания. Кроме того, при нашей группе состоял специальный представитель авиационного комитета полковник Чжан, который, в свою очередь, информировал нас о боевой обстановке, обеспечивал всем необходимым, а в ряде случаев и сам давал боевые задания.
Постановка боевых заданий советскими военными советника ми значительно уменьшала возможность утечки важной информации о выполняемых боевых заданиях. Тем не менее полностью исключить такую возможность мы, разумеется, не могли. В Ханькоу наша группа размещалась на территории бывшей японской концессии в клубе и, чтобы попасть па аэродром, нужно было ехать через весь город, на глазах у многочисленных жителей. Очевидно, каждый наш вылет на задание и возвращение с него быстро становились известными японскому командованию. Главное здесь заключалось в том, чтобы сохранить в тайне, какое именно задание мы будем выполнять.
В январе 1938 г. П. В. Рычагов сообщил мне, что на одном из аэродромов Нанкина сосредоточиваются японские бомбардировщики и истребители. Возможно, японцы, узнав в нахождении в Ханькоу группы советских бомбардировщиков, попытаются со вершить налет. Необходимо было опередить противника и уничтожить его самолеты. Аналогичное распоряжение поступило и от полковника Чжана.
Поскольку успех операции зависел от внезапности нападения, мы приняли необходимые меры предосторожности. Вечером я собрал летчиков в изолированном от других комнат помещении, по ставил у двери часового и подробно рассказал о предстоящем задании.
Мы вылетели еще затемно. В свете луны серебром отливала широкая гладь Янцзы, в ней золотом светились отражения звезд. Иду впереди, за мной немного в отдалении Яша Прокофьев, за тем другие. Всего 26 экипажей. Колонну замыкал Вася Клевцов.
Советские самолеты появились совершенно неожиданно для японцев. Видимо, они еще спали, никакого движения на аэродроме не было заметно. Белые самолеты с красными кругами (отличительный знак японцев) выстроились в одну линию, как перед инспекторским смотром. И вот вниз полетели бомбы. Звенья, выдерживая дистанции, сбрасывали смертоносный груз на вражеский аэродром. То там, то здесь вспыхивали пожары. Группа самолетов легла на обратный курс. Внизу в пламени метались люди.
Позже стало известно, что противник понес большие потери.
Сгорело 48 самолетов. Аэродромные сооружения были уничтожены, разрушены или серьезно повреждены, уничтожены запасы горючего и боеприпасов. Аэродром на какое-то время был выведен из строя.
Агрессору, убежденному в своей безнаказанности, был дан серьезный урок. Все экипажи нашей группы проявили высокое воинское мастерство, отличную летную выучку. Нам удалось найти правильный тактический ход, позволивший застать врага врасплох.
Только после того, как мы закончили бомбометание и легли на обратный курс, японцы пришли в себя. Зенитки открыли ожесточенный огонь. Шапки взрывов повисли справа, слева, сверху. При приближении к Нанкину я заметил, что один из моторов моего самолета начал терять тягу. Температура в системе охлаждения поползла вверх. Видимо, осколок попал в радиатор и вода вытекла. Пришлось неисправный мотор отключить и лететь на одном, а управление группой передать Прокофьеву.
Дотянуть самолет до Ханькоу нам тогда не удалось. Мотор от перегрузки начал сдавать, высота падала. Ничего не оставалось, как идти на вынужденную посадку. Вижу: впереди-дам ба, рядом — болотистый луг. Самолет коснулся травяного покрова и сразу же провалился. Никто из экипажа не пострадал. Где мы? На территории, занятой японцами, или у своих? Утопая по колено в грязи, обошли машину кругом. Она оказалась цела, только завязла в болоте по самый фюзеляж.
Кругом ни души. Вдруг над камышами мелькнула чья-то голова и тут же исчезла. Наконец показался и сам человек. Жес том приглашаем незнакомца подойти к нам. Он, видимо, понял, осторожно вышел вперед, а следом, как по команде, высыпало еще человек триста. Враждебных намерений китайцы не выказывали, потому что видели на самолете опознавательные знаки своей родины. Спрашиваем:
— Джапан ю мэй ю? (Японцы есть или нет?)
Отрицательно качают головами: «мэй ю» (нет).
Тогда начинаю изображать рукой, как крутят ручку телефона, и называю Ханькоу.
Снова качают головами: связи с Ханькоу нет.
Подхожу к одному из пожилых китайцев и показываю рукой на синюю полоску материи, пришитую к моему комбинезону. На полоске по-китайски значилось, что людям, предъявившим этот знак, необходимо оказывать содействие. Внизу иероглифы скреплены большой красной печатью.
— О-о! — заулыбались китайцы. — Рус, рус!
Перед приземлением я успел заметить, что справа протекает Янцзы. Река отсюда недалеко. Посоветовавшись с членами экипажа, решили попросить китайцев помочь вытянуть самолет из трясины и перекатить его к реке. А там, может быть, удастся разыскать баржу и переправить машину водой в Ханькоу.
Знаками объясняем китайцам, что нужно делать. Несколько человек тут же побежали в деревню, принесли с собой веревки, бревна, доски. Соорудили что-то наподобие настила, приподняли самолет, поставили на колеса. Потом зацепили веревками за стойку шасси.
— А теперь давай!
— Давай, давай! — засмеялись китайцы и хвостом вперед по тянули машину к берегу. Их было много, они облепили самолет, словно муравьи, и семитонная громадина с трудом начала поддаваться.
С помощью подоспевших из деревни жителей самолет подкатили к берегу Янцзы, сделали сходни и осторожно спустили его на зыбкую палубу старенькой баржи. Оставалось закрепить колеса, чтобы он не скатился в воду.
Пыхтя и фыркая, к барже подошел маленький катерок. По жилой капитан, держа фарфоровую трубочку в зубах, заулыбался: видно, ему впервые приходилось транспортировать столь не обычный груз.
— Ханькоу? — спросил он.
— Ханькоу, — подтвердили мы.
Капитан вытащил из кармана блокнот, оторвал листок, что-то изобразил на нем иероглифами и заставил меня расписаться. Что я подписывал — не знаю, но капитан аккуратно перегнул бумагу вдвое, положил во внутренний карман тужурки и застегнулся на все пуговицы. Для него, видимо, это был оправдательный документ на перевозку груза. Потом приложил руку к головному убору и ловко перебежал по трапу на катер. Мы устремились было на палубу баржи, но нас вежливо остановили: рекой плыть очень долго.
— Кушать, кушать нада, — тараторили китайцы. — Чифань, чифань.
Нас усадили в весельную лодку и отчалили к противоположному берегу, где виднелся небольшой городишко.
— Уху, Уху, — показывали на него китайцы. Недалеко от берега стояла приземистая кофейня. Туда нас и привели. Вкусно пахло жареным мясом, ароматным настоем из каких-то незнакомых нам трав. Хозяин
