— У нас здесь разные точки зрения с вами, — говорит Молотов нашему историку.
— Остров же греческий. Вы считаете его турецким?
— Я только одно могу сказать: разные точки зрения.
— А я хочу узнать вашу, — говорит Шота Иванович.
— Вы постепенно узнаете. Я ни одному националисту не согласен сочувствовать. Не только на словах, но и на деле.
— Но коммунисты всегда защищали национальную культуру, национальное чувство…
— С умом защищали, с умом, — отвечает Молотов.
Греция
— Часто задают вопрос, почему с Грецией так получилось после войны, — там ведь коммунисты были, партизаны… — спрашиваю я.
— Это была договоренность. Где надо, предел нужно поставить лишней жадности.
— Но греки были бы нам верные друзья.
— Что значит — греки? Носили б мы все время беспокойство в Средиземном море.
— Ну и что? Там у нас базы были бы.
— Не-е-ет. Тогда бы мы с англичанами уже окончательно разругались бы. Для каждого этапа свой предел. Я считаю, что очень было правильно сделано.
— Да, вы и так много взяли, и говорить нечего.
— А еще больше хочется. Пушкинская «Сказка о рыбаке и рыбке», — говорит Молотов. — Как только переборщишь…
Грецию мы не трогали. Какая же дипломатия глупая, если не понимают, что можно, чего нельзя. Мы же не можем все захапать. Мне в Монголии говорили о Западном Берлине: как вы допустили? Можно отхватить такие куски, что подавишься. Финляндию ведь мы могли запросто забрать!
Позорный случай
О Болгарии В. М. Молотов говорит:
— В Болгарии еще не было коммунистического правительства, но все-таки в основном были коммунисты, хотя были разные люди. Один из болгар мне говорит в Москве, что был такой позорный случай. Были, говорит, наши летчики и ваши на аэродроме в Софии, в столице Болгарии. Один из болгарских летчиков настолько был враждебно, прогермански настроен: ну что, говорит он советскому летчику, давай взлетим оба в воздух и там сразимся над столицей один на один!
…Перед подписанием договора о дружбе с Болгарией Сталин спросил у Димитрова, все ли вопросы утрясены.
— Почти все, — ответил Димитров.
— А что осталось?
— Мы просили десять правительственных автомашин ЗИС-110, а товарищ Микоян дает нам только семь.
— Товарищ Микоян, — обратился Сталин, — дайте им десять машин, пусть у них на три бюрократа будет больше, чем у нас.
Пьетро Селья
Говорю:
— Пьетро Селья в 1953 году ездил в Москву и встречался с вами. У итальянцев спрашивают: есть ли у них сейчас в компартии просталинское направление? Берлингуэр ответил: «Есть. Это последователи Пьетро Сельи. Он встречался с Молотовым, и тот за три года до XX съезда рассказал ему о злодеяниях Сталина, но подчеркнул, что так было нужно, что это продолжение революции». И Селья вернулся из Москвы с таким мнением, что Сталина не нужно чернить.
— Я помню его, но он как-то исчез непонятно. То ли он был провокатором? — говорит Молотов.
Одна неясность
— Вячеслав Михайлович, у меня есть одна неясность…
— Только одна? У меня больше.
— О создании государства Израиль. Американцы были против…
— Кроме нас, все были против. Кроме меня и Сталина. Меня некоторые спрашивали: почему пошли на это? Мы — сторонники интернациональной свободы, почему мы должны быть против, когда, собственно говоря, отказать — значит повести какую-то враждебную политику в национальном вопросе. В свое время, правда, большевики были и остались против сионизма. И даже против Бунда, хотя тот социалистической считался организацией. Но одно дело быть против сионизма — это осталось неизменным в политике, против буржуазного направления, а другое дело — против народа еврейского. Мы, правда, предложили два варианта на выбор: либо создать арабско-израильское объединение, поскольку живут та и другая нации вместе, мы поддерживали такой вариант, если об этом будет договоренность. Если нет договоренности, тогда отдельное Израильское государство. Но оставались на позициях антисионистских.
— Но ведь вы не могли не понимать, что оно будет буржуазным.
— Господи!
— Почему не сделали его социалистическим?
— А почему? Ну-у-у! Тогда нам надо было воевать с Англией. И с Америкой… Вы скажите, а почему мы в Финляндии не сделали — это более простое дело. Я считаю, правильно поступили. Можно перейти определенный рубеж, и мы ввязывались бы в совершенно новую авантюру. В авантюру. Мы сами уступили Австрию.
А евреи, они давно боролись за свое государство, под сионистским флагом, и мы, конечно, были против. Но если народу отказать в этом, значит, мы их давим.
Теперь это в нехорошее дело вылилось, но господи боже мой!.. А то, что есть американский империализм, — хорошее дело?
