волостного управления, по-старому, при царском правительстве у нас. Мелкие, небольшие объединения, поселения. Значит, сто шестьдесят девять на девять миллионов, сколько это будет? Двадцать тысяч? Да, не больше. Вот это муниципии. Сто шестьдесят девять муниципий, потом, значит, четырнадцать областей и, наконец, центральное правительство. И вот они устроили выборы в эти муниципии. Это интересно. У нас мало интересуются. Депутатов муниципий выбирает народ. После этого они выбирали представителей в область. На ступень выше. Двуступенчатые выборы. В сентябре у них в муниципии были выборы, а в октябре примерно были выборы в область. А потом областные выбирали парламент — третья ступень. Фидель Кастро рассчитал, по-моему, неплохо. Он не доверился сразу выборам центральным, а просеял вначале внизу — все видно, кого выбирали, посмотрел, что внизу и как обеспечен верх.
Но вот что меня удивило, что депутатов в муниципии народ выбирает и каждый может выдвинуть одного кандидата. Каждый может выдвинуть кандидата, тоже, так сказать, как это пойдет, не всегда обеспечено. Формально выдвигает не партия, а народ, но партия руководит…
Мы тоже начинали так. Ведь крестьянская страна, рабочих мало, а хотим рабочую диктатуру. Ясно, что надо было так уверенно их втянуть, пока крестьяне присоединятся. А вот теперь, когда у нас большинство рабочих в стране, мы вдруг объявили, что у нас всенародное государство.
«Русскому от русского»
Молотов, читая «Правду», говорит:
— Фидель молодец!
— У него и брат хороший, Рауль, — говорю я.
— Фидель с массами.
Я рассказываю о встрече с Раулем Кастро на Кубе на фестивале молодежи в 1978 году. Я подарил ему свою поэму о Гагарине «Минута молчания» и спросил, как надписать.
— Напиши: «Русскому от русского», — сказал мне Рауль. — Я же Рауль Кастро Рус!
— Откуда у него это Рус? — спросил Молотов.
— А я и не узнал…
— Вы сейчас лучше выглядите, чем на прежних официальных снимках.
— Раньше я выколачивал мирные договоры из государств… А сейчас сплю, читаю, пишу, жена за мной хорошо следила. Время было будь здоров, концепции другие и политические деятели соответствовали им. Разговаривать и сейчас с империалистами не просто, но и тогда было не легче.
Зарубежные деятели
Эрнст Тельман
— Тельман — замечательный, очень хороший, из рабочих. Очень крепкий. Но недостаточно культурный. Поэтому ему помогал составлять речи, теоретически кое-что обосновывать Нейман — был такой у него. Такого троцкистского типа, но культурный, поворотливый, начитанный. Но как только он Тельману вставит какую-нибудь нечеткую формулировку или недостаточно революционную, тот как зарычит! Не нравится ему… Высокий, крепкий такой. Я встречался с ним. Но, видно, ему культуры не хватает, а надо говорить немецкому народу: коммунизм, марксизм. Чувства и революционности много, он верит, а данных не хватает, ему чего-нибудь напишут, добавят или вставят, он только увидит: что-то не то, рычит прямо, как тигр, — невозможно! А очень хороший человек! Быстрого ума, в обмен мнений легко входил, быстро улавливал линию, принципиальную сторону дела — надо так, надо так — сразу! Ну замечательно. Производил очень хорошее впечатление. К нам относился здорово. Преданный, трибун хороший. Личность его могла бы повлиять — еще бы!
Бела Кун
— Бела Кун едва ли был троцкист. Что послужило причиной его гибели? Думаю, он был не совсем устойчивый. В период революционного подъема он очень хорош. А уже в тридцатых годах… Его компания… Был представителем Венгерской компартии в Москве. Что-то было… Многих тогда убрали. Много было таких, конечно, старые социал-демократы. Польских много было убрано…
— Борьба была кровавая, жестокая, кто кого, — говорит Шота Иванович. — Кашу маслом не испортишь. В кровавой, смертельной схватке Сталин участвовал. Достаточно промаха — и все погибло бы! Ваши слова я никогда не забуду: жертвы, да, были, но жертв было бы больше! В то время, как мог Сталин поступать?
— Это правильно. Но и ошибки были, и жертвы были.
Ракоши
— Ракоши был хороший… но тоже имел недостатки: изображал из себя Сталина в Венгрии. Чересчур. Чересчур. А имел заслуги. Сидел в тюрьме. Его на венгерские знамена обменяли.
Гомулка
— Гомулка был уклонистом националистическим, правым. По-моему, у него был домашний арест. Может быть, сидел, но я так слыхал. Мы прилетели в Варшаву, он не пустил нас на пленум ЦК. Мы трое были — Никита, я, и кто же третий? Маленков или Каганович? Рокоссовский там был как министр военный, он был нами послан. Сталиным был послан, конечно.
Гомулка встречал нас, нам дали хорошее помещение и прочее, но на пленум нас не пустил.
— Но насчет Польши вы сильно победили в Потсдаме, — говорит Шота Иванович.
— Да, это было. С Трумэном там столкнулись, на этом вопросе.
