Бекетов. Так уж и весь?
Остроушко. Конвейер стоит. Слух по заводу нехороший. Нормы перевыполняли, премии, передовиками были. А куда все это? Коту под хвост, я считаю... Депрессия.
Бекетов
Остроушко. Ну, безобразия, одним словом. Обижается народ, работали, трудились и вдруг такое происшествие.
Паша. Это верно, обидно.
Остроушко. Паша, твое дело — вентилятор. Критику не наводи.
Бекетов. А тебе можно, Захар Ефимыч, наводить критику?
Остроушко. А чего ж нет, я комендант.
Бекетов
Остроушко. Придется ответ держать.
Бекетов. Придется, Захар Ефимович, придется.
Остроушко. Ответ — не обед, не разгуляешься.
Паша
Остроушко. Простая вещь — техника.
Бекетов. А чего ж в коменданты пошел? Шел бы в технику.
Остроушко. Уважал и опасался, Илларион Николаевич,
Бекетов. Зачем остановили? Или для меня энергии жалко?
Остроушко. Зачем, Илларион Николаевич, жалко? К чему обидные слова говорите? Я считаю, энергии у нас хватит, тем более — конвейер стоит. Девать некуда энергию. Что вентиль? Для вас мельницу ветряную можно пустить, нехай обдувает. А вы — жалко!
Бекетов. Зажила...
Остроушко. Во, Паша. Минеральные воды! Техника!
Бекетов
Звенигородская. Приехал товарищ Шатров, из министерства.
Бекетов. Что ж вы там его держите?
Илларион Николаевич Бекетов. Главный инженер завода.
Шатров. Шатров.
Бекетов. А мы вас ждали.
Шатров. Лучше б не ждали.
Бекетов. Да, такая печальная ситуация.
Шатров. Привалов на заводе?
Бекетов. В обкоме. Должен скоро вернуться, Евгений Федорович. Да мы поторопим.
Шатров. Спасибо, не курю.
Бекетов. А я, знаете, закурил после излечения язвы.
Шатров. Вы, говорят, тяжело болели?
Бекетов. Да, понимаете. Целых два месяца пришлось лечиться в Железноводске. И как раз эти два месяца! Приступ был, обострение.
Шатров. Мне сказали, что Привалов отпустил вас в Железноводск?
Бекетов
Шатров. Нет, ничего... Но что же все-таки произошло?
Бекетов. Ошибка, обидная ошибка. Но мы ее допустили — и мы будем отвечать. И в первую очередь я. Хотя юридически меня на заводе не было, и фактически, конечно, но, однако, я не думаю, чтобы с Сергея Ивановича можно было слишком строго спрашивать. Он прекрасный директор, правда, так сказать, пооторвался, ну, не пооторвался, а отошел немного от производства. Не всегда слушал правильные советы...
Шатров. Какие, например?
Бекетов. Разные, Евгений Федорович, разные! Но вы знаете, это совершенно замечательный человек!
Шатров. Кто?
Бекетов
Шатров. У вас немного необычная манера разговора, я как-то не привык...
Бекетов. Да уж, мы провинциалы, Евгений Федорович...
Шатров. У нас такое впечатление, что Привалов, как директор завода, этому новому заказу уделял мало внимания.
Бекетов. Да что вы? Что вы? Он отдавал заказу все свое время... остававшееся от партийных, общественных и личных дел! Он изумительный человек и, разрешите в порядке критики, Евгений Федорович, вы там у себя в министерстве просто его недооцениваете.
Шатров. Почему же недооцениваем? Боюсь, что до сих пор переоценивали.
Бекетов. Вы так думаете?
Шатров. Не я один так думаю... А скажите, Илларион Николаевич, вот с вашей точки зрения...
Бекетов. Что вы?! Что вы?! Я не помню.
Шатров. А если вспомнить?
Бекетов. Это надо в завкоме спросить, в партийной организации... Я ведь и сам принадлежу к руководству завода... Может, и я допускал...
Шатров. Значит...
Бекетов. Нет, нет... я этого не говорю.
Шатров. Тогда чем вы можете объяснить появление в министерстве анонимных писем?
Бекетов. Анонимных? Да что вы говорите?! Не может быть!
Шатров
Бекетов