командир.
Тьен. А я устал задавать тебе вопросы. Сейчас я выстрою бойцов, и вы можете вручить им цветы. После этого я разрешу товарищу Миню разговаривать с тобой тридцать минут. За это время ты скажешь ему все, чтобы он не волновался по личным вопросам. (Подходит к Николаю.)
Чань идет к девушкам, Тьен возвращается на площадку. Николай отходит в сторону.
Тьен. Становись!
Бойцы выстраиваются в одну шеренгу.
Смир-но! Вольно! Предоставляю слово товарищу... (Оглядывается.)
Чань (тихо). Чань.
Тьен. Чань.
Чань. Мы принесли вам цветы и желаем больших успехов в боевой подготовке, чтобы вы могли громить проклятых американских интервентов. (Подходит к Николаю, вручает ему цветы.) Спасибо советскому народу за помощь!
Николай. А вам спасибо за привет и за цветы!
Чань (девушкам, с жестом). Вручайте.
Девушки вручают цветы бойцам.
(Подходит к Тьену.) Это вам, товарищ командир.
(С последним букетом подходит к Миню.) А это вам, товарищ Минь.
Тьен. Разойдись!
Часть бойцов расходится, другие возвращаются к ракетной установке.
Минь (Николаю). Товарищ Николай, это моя невеста, санинструктор Чань, которую я очень люблю.
Николай (к Чань). Рад познакомиться с вами.
Чань. А я с вами.
Минь. У товарища Николая осталась в Москве невеста
Николай. Мы еще вместе сыграем наши свадьбы. Правда, товарищ Минь?
Минь. Правда, товарищ Николай.
Завыла сирена.
Тьен. Воздушная тревога!
Минь и бойцы убегают. Все занимают свои места. Воет сирена.
Затемнение Картина вторая Ведущий (на просцениуме).
Тревога! Тревога во всем мире! В огромных домищах и маленьких хижинах! Тревога отмеривает версты и мили! Тревога в душах, войной обиженных! Что американцам надо на землях Вьетнама? Под синим небом, солнцем залитым?! Там кричат ребятишки: — Мама! Мама! — Ползая среди раненых и убитых. Кто дал право на головы крохам Сбрасывать бомбы тысячекилограммовые? Какими векселями оплатят кровь они, Пролитую на землях Вьетнама? Мы не можем сказать: — Пусть себе! Спишется! Все равно, мол, не победить. Нет! Те, кто дышит, кому еще дышится, Мира хотят, любить хотят и спокойно жить! Они думали: ужасом схватят за горло, На землю кинут в джунгли ребристые... А вышло: самих страхом расперло В их городах с мостовыми чистыми, С их аллеями, парками, стритами, Маленькими и большими Бродвеями, Куда в гробах оцинкованных убитые Летят, в черную пыль развеянные. Свет гаснет.
Открывается занавес. На сцене — квартира Брайенов в Лос-Анджелесе. Стена, на которой в черной рамке висит портрет Дэвида. В стороне от портрета на стене — боксерские перчатки, на другой стороне — два скрещенных весла. Через черные шторы бьют яркие солнечные лучи. Около портрета в трауре скорбно стоит Элизабет Брайен. Доносится ультрасовременная американская музыка, тихо и глухо, но ее слышно. Мелодия эта будет звучать все время, врываясь, как черная буря, в дом скорби и печали.
Входит Роберт. Останавливается.
Роберт. Мама. Мама.
Элизабет не оборачивается.
Мама.
Элизабет поднимает голову. Оглядывается, прикладывает палец к губам.
Мама.
