Дзюбин. А мне никакой России не надо. Мне надо морду бить — хоть кому-нибудь. Эх, гуляй душа!
Глазырин. Что вы, Федор Прокофьевым? Остановитесь да подумайте. Ведь никто из нас, Федор Прокофьевич, присяге своей не изменял, а вы, пардоне муа, изменили...
Дзюбин. Присяге? Я боюсь сам себе изменить. Смутно у меня на душе, Глазырин. Чувствую в себе множество разных людей, и все они — сволочи.
Глазырин. Пьете неумеренно. За ваше здоровье, Федор Прокофьевич!
Дзюбин. Здоровье? Где оно? Когда меня выносили из родильного дома, навстречу волокли гроб — похороны шли какие-то... Примета. Вроде и не жил.
Глазырин. А я пожил. Любил, дарил цветы, носил на руках, как ласковый червь, разлагал. Крупно играл. Проигрывал, конечно, друзья окружали. Отзывчивые такие. Спаивали. А мне много нельзя. У меня тонкие фибры. Раз, раз, еще раз... еще много, много раз, бьет двенадцатый час, тай рай тари-та-ра-рай... То во хмелю, то возвышен до святости. Жизнь мелькнула, и вот я здесь... Божественное провидение...
Дзюбин. Божественного не знаю. А судьбу — и свою и чужую — вот этой рукой решал! Тихо.
Глазырин. Не трогай их. Не затем мы пришли сюда.
Дзюбин. Давно до него добираюсь.
Виккерс. Что вам надо?
Дзюбин. Я тебя спрашиваю, ты чего сюда пришел?
Виккерс. А вам какое дело?
Дзюбин. Мне до всего дело... Мне все про тебя известно!
Виккерс. Отойдите! У вас своя компания, у меня — своя.
Дзюбин. Я тебя по глазам вижу: красный...
Виккерс
Дзюбин. Сам катись к чертовой матери!
Джеф. Фрэнк, дай я ему отпущу одну штуку!
Терри. Спокойствие, Джеф.
Дзюбин. Как гляну на ваши морды... Как вас только держат на этой земле?
Джеф. Фрэнк, ну, разреши одну штуку?!
Виккерс. Тихо, Джеф.
Дзюбин. А тебе какое дело, в какой я армии был?! Ты кто такой?
Виккерс. Уйди, Дзюбин!
Дзюбин
Виккерс. Во всяком случае, не предатель, бежавший от справедливого суда. Я летчик союзной авиации, которая громила таких ублюдков, как ты!
Дзюбин. Я ублюдок? Ах ты!..
Николова. Остановитесь! Попадем в полицию.
Джеф. Давай, Терри, поднимем эту падаль.
Терри. Давай.
Глазырин, Не обижайтесь, господин Дзюбин в нетрезвом состоянии.
Джеф. Я б его протрезвил на всю жизнь.
Терри. У нас еще будет время привести его в сознание!
Джеф
Елисеев. Господа, господа!.. Непорядок... Неровен час, полиция... Неприятности... Господин Дзюбин, нехорошо себя держите... Господин Глазырин, как вы разрешаете?
Глазырин. Все как-то мгновенно произошло... Федор Прокофьевич, мы же человека ждем... А вы себе позволяете...
Дзюбин
Глазырин. Не он вас, вы на него с кулаками... Это же докеры. С ними шутки знаете какие... У них кулаки каждый по пуду. Поднесет — забудете, как папу с мамой звали.
Дзюбин. Он у меня еще поплачет кровавой юшкой.
Глазырин. Успокойтесь. Человека ждем... Понимаете, человека? От шефа. Невоздержанный вы человек. Вам доверять перестанут.
Дзюбин. Наливай!
Глазырин. Вам достаточно, Федор Прокофьевич.
Дзюбин. Мне никогда не бывает достаточно. Наливай, говорю. Нервы расшатались.
Николова. Не обращайте внимания, Фрэнк, на всякую мразь.
Виккерс. Это один из самых подлых людей среди местных эмигрантов. Они что-то замышляют против русского моряка.
Николова. Но что замышляют?
Виккерс. Пока не знаю... Любую провокацию. Разве они упустят такой случай?!
Николова. Они кого-то ждут. Этот, другой, все время смотрит на часы.
Виккерс. Я думаю, что нам с Джефом и Терри лучше покинуть сейчас заведение... А вы с Борисом еще потанцуете здесь... И посмотрите за ними... Как думаешь, Борис?
Николов. Думаю — так.
Виккерс. Не будем мозолить глаза.
Глазырин. Сидите, не привлекайте внимания.
Линкс. Добрый вечер, господа!
Дзюбин
Линкс. Не будем столь официальны...
Глазырин. Ждем вас давно.
Линкс
Елисеев. Сию минуту.