мусульманина.
— Это кто же будет узнавать, кто я, таким способом? — изумился связанный хан. — Нет, прошу тебя, не надо, мне и кончик жалко.
— Аллах! — коротко ответил шейх и отошел.
— А-а-а-а! — протянул Соуз-хан и приготовился к самому худшему.
А шум снаружи все нарастал, Сеид понял, что без вмешательства хозяина толпу унять не представляется возможным и, как только маленькая операция была закончена и хану для верности забинтовали предмет его мужской гордости, велел тому показаться собравшимся.
Хан проковылял, морщась, к своему народу и торжественно объявил, немного краснея и смущаясь, что он принял новую веру, которую проповедовал на земле пророк Магомет, и призвал всех сделать то же самое.
— А зачем хан штаны снимал? — поинтересовался кто-то из толпы, кто успел просунуть голову в шатер.
— Для надобности своей, — не нашел лучшего ответа Соуз-хан, — а кто не пожелает принять истинной веры, тот будет посажен на кол. А это более неприятное дело, — добавил он, поморщась, поскольку его слегка поврежденный орган болезненно горел и давал весьма ощутимо знать о себе.
Но не был готов народ к столь быстрой смене веры своей. Не все подчинились ханскому приказанию, хотя меж шейхами и было решено не применять обрезание среди взрослых мужчин, а лишь у младенцев. Тогда всю толпу заставили силой повторить хором их приверженность вере Аллаха. Те неохотно подчинились, поглядывая на побледневшего хана. После этого воины подошли к идолам и порубили их, бросив на землю. Поднялся ропот, но все уже было кончено, и шейхи поспешили вернуться в свой лагерь.
На обратном пути Сеид сказал в раздумье спутникам:
— Не так легко будет этот темный народ привести к нашей вере. Нужна сильная власть и железная рука, которая сможет повернуть быдло по своей воле и сделать, объединив, мощным государством. Они сейчас разобщены и живут отдельно друг от друга, В том наша сила. Но как только хан утвердится на их престоле, нелегкая судьба будет уготована ему.
Но поднявшийся ветер отнес его слова, а времени переспрашивать в преддверии наступающей ночи у сопровождающих не было. Хотя шейх Сеид не очень расстроился из-за этого. Он знал, что слова, как и дела добрые, надо бросать на ветер во имя веры, во имя Аллаха.
Появление сестры и делегации от Соуз-хана немного вывело Кучума из тягостного настроения. Уже на другой день он был опять собран и решителен. Разведчики донесли, что в Кашлык начали прибывать воины из окрестных селений и поток их не прекращается. Штурмовать расположенную в труднодоступном месте сибирскую столицу было, на его взгляд, полным безрассудством. Тем более неразумно жертвовать небольшим своим отрядом, в случае гибели которого Кучум был обречен на смерть в чужих краях. Необходимо выманить защитников из крепости и встретиться в конном строю, где степняки будут иметь несомненное преимущество. Вот в чем заключалась его задача.
Вернувшись поздно вечером, шейхи рассказали о приведении в мусульманство одного из сибирских ханов. Рассказали, правда, со смешками о нежелании того быть обрезанным. Выслушав их, Кучум понял, что ему необходимо привлечь на свою сторону других беков и ханов и как это сделать. Он тут же велел писцу составить дарственные грамоты, в которых было сказано, что всем ханам, которые примут веру в Аллаха и перейдут на сторону законного правителя Сибирского ханства (им назначил себя Кучум по распоряжению отца своего Мухаммеда), будут прощены предыдущие долги и они будут освобождены на пять лет от налогов. А дальше следовала грозная приписка, что ослушавшиеся его приказа будут лишены прав на свои земли…
С утра несколько гонцов и шейхов отправились с проводниками от Соуз-хана по селениям, что были расположены по течению Иртыша, ближе к степям, где владели землями ханы, состоящие в родстве с ногайскими и кипчакскими мурзами.
Примерно такую же грамоту составил Кучум и Едигиру и Бек-Булату. Там он перечислил все родственные связи, которые восходили к самому Чингиз-хану, а также указал на незаконность занятия престола родом Тайбуги. Он предлагал братьям явиться добровольно к нему на суд. В противоположном случае городок их будет взят, а сами они казнены мучительной смертью. В конце он приписал, что братья стали предателями, поскольку заключили мир с белым царем и платят ему дань, которую обязаны отправлять законному владельцу этих земель из рода Шейбани, находящемуся в Бухаре. Гонцу было приказано передать на словах, что в случае если незаконно правящие братья намерены сложить свои полномочия и покориться законному правителю, то хан ждет их в своем шатре завтра по полудню.
Ускакали гонцы, разъехались с ними и шейхи. Кучум приказал позвать к себе Алтаная. Тот незамедлительно явился. От него попахивало вином, да и глаза блестели, выдавая старого воина.
— Как будем выкуривать из городка сибирцев, что засели там? Как мне донесли, к ним постоянно прибывают новые силы. Что скажешь?
Алтанай поскреб затылок и предложил:
— Надо поднять местных мужиков и баб их и погнать впереди себя на стены городка, А нашим воинам идти следом. Я слышал, что так делали войска Чингиза при штурме.
Кучум, отвалясь на подушки, внимательно смотрел на своего башлыка. Помолчал какое-то время и отрицательно потряс головой.
— Нет, не пойдет.
— Но почему? — воззрился на него Алтанай, которому план казался хитроумным и достойным претворения.
— А потому, что это наши подданные. Н-а-ш-и, — повторял он нараспев, — а не какие-то гяуры, с которыми имел дело Чингиз. Пошли ему Аллах вечное блаженство на небесах.
Алтанай презрительно скривился, и было не понять, в чей адрес отпущена усмешка: Кучума, Чингиза или местных сибирцев. Давая тем самым понять: 'Твое дело, хан. Как прикажешь', — он продолжал молчать, предоставив Кучуму возможность высказать собственное мнение.
— Хотя отчасти ты, великий воин, — при этих благостных словах башлык немедленно поднял голову, которая, отягощенная вином или непривычными для него думами, непрерывно клонилась на грудь, — прав, — продолжил хан. — Раз мы считаем их своими подданными, то надо лишь внушить сибирцам эту мысль в их тупые головы. И отправить их на стены не под копьями наших воинов, а добровольно…
Алтанай икнул и восхищенно посмотрел на повелителя. Один его глаз полуоткрылся, а другой был еще в объятиях сна, одолевавшего его сегодня не на шутку.
— Да… — протянул он, — я всегда знал, что ты, хан, великий человек, Ты достойный потомок великих ханов Золотой Орды. Твое имя прославят внуки! Я согласен, — и он икнул еще раз.
— С чем ты согласен? — рассмеялся хан, которого привели в прекрасное расположение духа и похвала башлыка, и, главное, решение, которое неожиданно и вроде как само собой сложилось и приняло окончательную форму и теперь требовало лишь претворения в жизнь. — Так с чем ты согласен, пьяная лиса? Со мной или с Чингизом, который завещал нам громить противника его же подданными. Но согласись, что тебе это никогда не пришло бы в голову. Для этого надо быть потомком великих воинов.
В другой раз Алтанай, может быть, и обиделся бы или сделал вид, что слова хана неосторожны и затрагивают его честь, но теперь, когда хан не отчитал его за пьянство во время похода — хотя какой поход, они на отдыхе, — а главное, находился в прекрасном расположении духа впервые за последние месяцы, и вроде как спало тягостное напряжение, висевшее неподъемным грузом над всем войском, башлык проглотил оброненные неосторожно слова. 'Э-э-э, что с него возьмешь, мальчишка в сравнении с моими годами. Пусть себе…'
— Да, хан, надо быть потомком… — откликнулся он, повторяя окончание сказанного. И тут же неожиданно добавил:- Вели принести вина по этому случаю…
Кучум широко улыбнулся, провел указательным пальцем по тонким губам, покачал сочувственно головой, так обычно жалеют неосторожно стукнувшегося головой о стену человека, и, хлопнув в ладоши, крикнул для верности:
— Эй, кто-нибудь, подайте обед.
Весть о том, что хан пришел в хорошее расположение духа и им принято какое-то важное решение, а,
