опережала движение отряда. 'Плохая весть длинные ноги имеет', — с улыбкой говорил Карача Сабанаку, который горячился и порывался сжечь брошенные жилища.
— Не забывай, что это теперь и твои владения, — утихомиривал его неистовство Карача, — силой ничего не добьешься. Человек долго привыкает к новому, а потому нужно терпение и терпение.
— Надо поймать хоть нескольких непокорных и повесить их для устрашения. Они где-то рядом и сейчас смеются над нами.
— Посмотрим, кто будет смеяться через год. Надеюсь, что наш хан не собирается уходить отсюда этой зимой?
Карача пошел на хитрость. Он объявлял в покорных новой власти селениях, что освободит от податей тех, кто явится в Кашлык и принесет хотя бы одну шкурку белки. Другим он сообщал, что ждут караваны из Бухары и Самарканда, которые привезут необычно дешевые товары, но торг купцам будет разрешен лишь возле Кашлыка. И все, кто желает что-то выменять у купцов, должны по первому снегу приехать под стены сибирской столицы.
Доверчивые сибирцы слушали его слова и согласно кивали головами. И ни слова в ответ. С тем и вернулись обратно.
Выпал уже первый снег и облетели листья с деревьев. Лишь густые ели, окружающие Кашлык со всех сторон, стояли как ни в чем не бывало, зеленея своими мягкими лапами.
Кучум встретил их в шатре, где горели толстенные поленья, непрерывно подбрасываемые слугами. Он был весь закутан в меховые одежды, и было видно, что сибирский холод доставлял ему массу неприятностей.
Выслушал сообщение Карачи-бека о неудачной поездке и с недоброй усмешкой проговорил:
— Они еще узнают, кто здесь властелин и какой оброк я на них положу. Знаешь, что делал мой отец, коль кто-то из его подданных не хотел платить положенную дань? — обратился он к своему визирю.
Карача недоуменно повел правым плечом, отчего со стороны могло показаться, что под его одеждой что-то дернулось и опять замерло. При этом второе плечо оставалось неподвижным.
— Он поступал подобно всем мудрым правителям, как поступал его отец и отец его отца и долго еще будут поступать именно так: он брал с каждого улуса по заложнику. Лучших юношей и женщин. Если дань задерживали, то в селение везли сперва ухо, затем руку, а потом и голову их соплеменника. Обычно хватало и одного уха. — И вновь кривая улыбка пробежала по смуглому лицу сибирского правителя. — Думается мне, что местным народам полезно узнать о таком обычае. А то заманивать их на торг да еще обещать всяческие милости будет чересчур жирно.
Карача почтительно кивнул в ответ, не решаясь что-то возразить. Ему отнюдь не хотелось стать ни посредником в этой жестокой игре, ни тем более участником. И он уже пожалел, что пришел добровольно ко двору этого коварного человека. Но выбор был сделан, а отступать… отступать было не в его правилах.
— Не слышно ли что-то о местонахождении бывшего хана? — поинтересовался Кучум как бы между прочим? И, чуть помолчав, когда Карача развел руками, что он ничего не узнал об этом, спокойно добавил:- Там мои люди схватили одного, который болтал, будто видел этого ублюдка плывущим в лодке, но, где он скрывается теперь, старик не знает. Впрочем, его еще и не допрашивали. Приглашаю тебя завтра поприсутствовать при этом. А пока отдыхай.
Охраной городка вновь ведал хитрец Ата-Бекир; и он повел Карачу в отведенный ему для ночлега шатер. Старик заискивал перед ним, пытаясь выведать, с чем тот вернулся после продолжительной поездки. Но Карача насмешливо ответил ему, что лишние знания могут повредить его старой голове.
Не успел Карача-бек расположиться в своем временном пристанище, как заявился посланец от Сабанака, который приглашал его к себе на ужин. Не желая обидеть юношу, он отправился к нему в шатер, стоящий на самом краю селения прямо под вековыми елями, недалеко от спуска к реке. Верно, шатер разбили не зря подальше от других.
Еще подходя к шатру своего нового друга, Карача услышал громкие возгласы и женский смех, доносившийся оттуда. Войдя вовнутрь, обнаружил человек десять мужчин и нескольких девушек, сидящих на мягких подушках вокруг жаркого костра, Все были уже в хорошем подпитии и радостно закричали вновь прибывшему:
— Ну, ханский визирь, какие государственные дела так долго не давали прийти тебе?
Ему тут же вручили пиалу с вином и заставили выпить ее до дна. Только после этого Карача смог оглядеться и получше рассмотреть присутствующих.
Рядом с Сабанаком сидел его дядька, большой охотник до таких пирушек, Алтанай. Далее располагались юзбаши и другие воинские начальники, близкие по чину друг другу. Меж ними примостились молодые девушки, закутанные в дорогие меха. Прислуживала всем стройная, гибкая девушка с большими выразительными глазами и ямочками на пухлых щечках.
— Это моя наложница, Биби-Чамал, — кивнул в сторону девушки Сабанак, заметив, что Карача не сводит с нее глаз, — хочешь подарю, когда она надоест мне?
Карача-бек растерялся, не поняв, то ли его хотят унизить, то ли сделать подарок.
— Да она у него умрет с голода! — захохотал один из юзбашей.
— И от тоски! — подхватил другой. — Ведь наш уважаемый Карача-бек теперь государственный человек, и ему некогда заниматься любовью.
Карача нахмурился еще больше и уже стал подумывать, как бы под благовидным предлогом покинуть шатер Сабанака, но тот, заметив резкую перемену в настроении своего гостя, подлил еще вина в его пиалу.
— Нам ли грустить, дорогой друг?! Ведь мы вернулись живыми после такого похода! Эти олухи смеются, думая, что саблей можно что-то изменить в этой дикой стране.
Да приведи сюда хоть всю армию великого бухарского эмира, и то они ничего не смогли бы добиться. Ловить этих сибирцев занятие столь же неблагодарное, как искать блоху в овечьей шерсти. Возле каждого из них надо поставить по воину с саблей, может, тогда они будут делать то, что им скажут, а так… — и он безнадежно махнул рукой, показывая, что ему сегодня на все наплевать.
Меж тем воины пьянели на глазах, и разговоры становились все громче. Карача умудрился несколько раз вылить содержимое из своей пиалы в соседнюю, пытаясь быть трезвым среди этого гульбища.
Наконец, перекрывая гул голосов, громко заговорил Алтанай, шумно вбирая перебитым носом морозный воздух.
— Знаете, что я вам скажу, дорогие мои братья, я воин… мне больше по нраву рубить, а не считать шкуры, что должны притащить нам эти грязные сибирцы. Нет, я не палач, которому только и подавай работу, который и из меня вытянул бы жилы и накрутил их на кулак, коль ему скажет наш драгоценный хан. Я привык встречаться с врагом в открытом бою и… — Он грозно взмахнул рукой, будто в ней зажата сабля, и рубанул по стоящему перед ним кувшину. Тот упал, и вино разлилось по цветастому ковру. — А если кто думает, что я буду гоняться по лесам и болотам за всем этим сбродом, то я быстро объясню ему что к чему.
Сабанак попробовал было унять своего разгорячившегося дядьку, понимая, что тот, изрядно опьянев, может наболтать и лишнего, но Алтанай взмахнул могучей рукой и отбросил племянника прочь.
— Уйди, щенок, когда говорит настоящий мужчина. Все вы готовы лизать пятки нашему хану, а одного не поймете по глупости своей, что он продаст нас всех на ближайшем базаре, чтоб только быть хозяином ханского шатра, и неважно какого. Он родился ханом и будет вести себя как хан, а честных ханов я за всю свою жизнь пока что не встречал…
Сабанак, поняв, что назревает крупный скандал и уговорами Алтаная не уймешь, сделал знак девушкам. Те быстро соскочили со своих мест, достали откуда-то инструменты и, пританцовывая, прошлись вокруг сидящих. Потом начали петь, подыгрывая каждая себе на комузе или небольшой дудочке.
Юзбаши повскакали с мест и, хлопая, стали отплясывать рядом с ними. Алтаная уже никто не слушал, и он, поняв это, обвел всех мутным взглядом и, тяжело встав на кривые ноги, покачиваясь, направился к выходу. Никто его не удерживал.
Карача-бек внимательно смотрел за Сабанаком, проводившим дядьку с явным облегчением, и подумал: 'Алтанай сказал то, что на уме у всех воинов. Им наплевать, как пойдут дела в ханстве. Им надо лишь вкусно жрать и воевать с кем угодно. Но что обо всем этом думает Сабанак? И стоит ли сообщить об услышанном Кучуму?'