— Я не знаю, был ли еще другой отряд, — нехотя ответил он, отлично понимая, что молчание может стоить ему жизни.
— Ты хотел поймать нас? — задал второй вопрос Иркебай. — Или должен был выследить, куда мы направляемся?
— Нам велено было схватить языка.
— Что ж, теперь у тебя целых пять языков, даже шесть, — поправился он, бросив взгляд на паренька, спрыгнувшего с дерева. — Спрашивай, о чем ты хотел узнать.
— Отпустите меня, и вам дадут хороший выкуп, — неожиданно для самого себя жалобно проговорил Сабанак, — я родной племянник башлыка Алтаная, и хан Кучум не поскупится.
— Вон ты как заговорил, — усмехнулся Иркебай, — раньше надо было думать об этом. Доставим тебя к нашему хану, а там пусть он сам решает. И он подал сигнал воинам, чтоб продолжали путь дальше. Все двинулись рядом со следами, оставленными отрядом Сабанака.
Через какое-то время до слуха Сабанака долетели крики, раздающиеся из глубины леса. И он понял, что его полусотня, за которую он отвечал головой, ведет бой с сибирцами. Те, наверняка, приготовили точно такую же засаду, в которую он сам угодил, и теперь расстреливают из луков его воинов, как охотник птиц с подрезанными крыльями.
Лыжники Иркебая тоже услышали шум сражения и ускорили шаги.
— Приготовить луки и спрятаться за деревья, — донеслось до него. И лыжники тут же рассредоточились за деревьями, оставив на тропинке его и связанных меж собой лошадей.
Сабанак негромко позвал своего коня, стоящего рядом. Тот, услыхав знакомый призыв хозяина, сделал несколько шагов и склонился над ним, ткнулся в лицо мягкими, как бархат, губами, громко фыркнул. Но затем тут же поднял голову и испуганно насторожился. И Сабанак услышал, что по тропинке кто-то пробирается.
— Сюда! На помощь! — что есть силы крикнул Сабанак, надеясь, что то возвращаются его воины и освободят его. Но тут же сообразил, как могут расценить этот крик его товарищи, и закричал, вкладывая в крик все силы: — Осторожнее! Тут засада! За-а-са-да-а-а-а-! — 'А-а-а-…' разнеслось по лесу и ответило долгим эхом.
Сабанак ожидал, что кто-то из сибирцев кинется к нему и убьет. Но этого не случилось. И тут он с горечью понял, что выполняет роль подсадной утки, привлекающей своим криком соплеменников, и крупные слезы собственного бессилия побежали по щекам юноши и скатились за воротник.
Со стороны леса раздался чей-то вскрик, потом еще. И тонкий звук, словно камешки падали в стоячую воду, сопутствовал каждому вскрику. Сабанак понял, что то звук спускаемой тетивы, и забился на санках, стараясь разорвать ремни. Но лишь перевернул их и уткнулся лицом в снег, и уже не мог ничего увидеть до тех пор, пока санки не подняли. Тогда он смог все же разглядеть, что в разных местах лежат сраженные стрелами люди из его полусотни. Над ними хлопотали сибирцы, забирая оружие, одежду. К санкам подошел Иркебай и с усмешкой произнес:
— Ну, дорогой, спасибо тебе огромное за такой подарок. Мои люди почти без кольчуг, а тут такая удача привалила. Моя бы воля, так и отпустил бы тебя с миром. Может, еще приведешь, а? Да только доставлю тебя к нашему хану, а уж он пусть и решает.
Сибирцы долго еще ловили коней, оставшихся без всадников, грузили на них оружие и кольчуги, и Сабанак сильно продрог, вынужденный лежать без движения, весь стянутый веревками. Наконец отряд Иркебая тронулся в путь. Кто-то из идущих впереди воинов затянул негромкую песню. Сабанак не расслышал всех слов, но по долетающим фразам понял, что пелось о легкой победе над глупыми врагами.
Потом сообщалось, что все птицы испугались страшного филина и разлетелись из леса, где тот хозяйничал по ночам. Только серый ястреб не испугался, даже когда разорил филин его гнездо и сожрал всех птенцов.
Погиб серый ястребок, но изгнал из своего леса ненавистного лесного разбойника. Вот о чем была песня.
Сабанак слушал нехитрые слова и думал: 'Странный народ эти сибирцы… Битву с нами проиграли. Их столицу мы заняли, но они и не думают складывать оружие. Интересно, на что они надеются?'
К вечеру отряд добрался до какого-то лесного селения, охраняемого десятком вооруженных копьями мужчин. Было видно, что землянки выкопаны совсем недавно и еще не обжиты. Навстречу им выскочили дети и, увидев пленника, кинулись к санкам и начали показывать на него грязными пальцами, приговаривая: 'Сарт-людоед! Сарт-людоед!'
Сабанаку было обидно, что маленькие мальчишки, которым он не причинил никакого вреда, видят в нем врага и людоеда. Пленника наконец освободили от пут и ввели в одну из землянок, где возле костра сидело несколько женщин и стариков. Они никак не выразили своего отношения к пленному, лишь смолкли разговоры, и все как-то напряглись, насторожились.
Сабанак так же молча сел на свободное место возле костра и огляделся. Две молодые женщины сшивали из шкур что-то вроде шубы, прокалывая их длинным шилом с костяной рукоятью и продевая в отверстия тонкие скрученные жилы. Они украдкой взглянули на пленного, и одна из них что-то шепотом сказала другой. Та улыбнулась и без всякого зла или осуждения открыто посмотрела на юношу. Он тоже улыбнулся ей, но тут же раздался грозный окрик старухи, что мешала длинной ложкой варево в котле, подвешенном над костром.
— Делом занимайся, Нурия. Нечего зыркать на чужих мужиков.
Еще одна женщина, постарше на несколько лет тех, что занимались шитьем, кормила из миски сидящего у нее на коленях черноголового малыша. В темном углу землянки два старика ловко и сноровисто мяли большие лосиные шкуры. Время от времени они брали в руки ножи и снимали остатки мездры с белесой поверхности выделываемой шкуры. Старики оглядели юношу равнодушно, и в полутьме трудно было разобрать выражение их лиц. Но именно от них почувствовал Сабанак немую враждебность, и неприятный холодок пробежал по телу. Он все же протянул к огню руки и попробовал отогреть замерзшие пальцы. Они у него совершенно побелели и ничего не чувствовали. Будто тонкие иголочки впивались и больно кололи пальцы на руках и ногах. Одна из девушек, та, что назвали Нурией, несмотря на угрозы старухи, опять зыркнула на Сабанака, перевела взгляд на руки и громко ойкнула:
— Да у него же обе руки поморожены! И лицо тоже, вон щеки все белые.
Старуха оторвалась от варева и протянула черную руку с дряблой кожей к пальцам Сабанака и осторожно ощупала их.
— Выходи из землянки, — неожиданно приказала ему.
— Зачем? — удивился тот.
— Оттирать тебя, малый, надо, а то потом сам не рад будешь, вот что скажу. Пошли… — и, тяжело поднявшись, заковыляла к выходу.
Ничего не понимающий Сабанак поднялся и пошел следом. Тут же и Нурия, которой, видимо, трудно
