как поступать дальше.
— Я уже сказал Ата-Бекиру, чтоб был готов ночью уйти из городка и пробираться за подмогой.
— А какой смысл сидеть нам в этом вороньем гнезде, продуваемом всеми ветрами, и ждать, когда проклятые сибирцы возьмут нас голыми руками? Если они еще не перекрыли все дороги, то завтра непременно сделают это. Надо уходить отсюда.
— Но куда? — с удивлением воззрился на него Карача.
— В степь, — коротко бросил хан, — нам нужны союзники и их поддержка. Пойдем в Барабу, к ногаям, туралинцам. У сибирского хана все равно есть враги среди соседей. Мы найдем для себя сильных друзей и позовем их с собой в поход. Сибирское ханство стоит этого. У меня еще нет жены, а ведь мой род очень знатный род. Все знают, что сам хан Чингиз был нашим предком. И если я попрошу у какого-то хана его дочь, чтоб она стала моей женой, то никто не посмеет мне отказать.
— Хан прав, — закивали головами шейхи, а Карача прикидывал, стоит ли ему уходить с Кучумом или лучше под благовидным предлогом остаться в родных краях. Потому он никак не отреагировал на пространную речь потомка великого кагана, сотрясателя Вселенной.
— А тебя, мой визирь, — усмехнулся Кучум, словно читал мысли Карачи, — я оставлю здесь, чтоб ты доносил мне, как у них идут дела. Объяснишь им, а сибирцы народ доверчивый, что я хотел предать тебя смерти, и потому ты бежал. И, зная твой нрав, уверен, что ты внесешь раздор в их ряды, действуя хитростью, как прутом, когда его засунут в муравейник. Вот тогда я вернусь в Кашлык. И приведу с собой новые сотни воинов, которые поднимут на копья любого, кто встанет мне поперек дороги.
— И когда же хан собрался уходить? — Карача был поражен изменившимися столь внезапно намерениями Кучума.
— Сегодня ночью. Как только стемнеет. Поэтому Ата-Бекир пойдет не один, а со всеми моими нукерами.
— Может, будет лучше, если я уйду с тобой?
— Нет, со мной ты только выберешься из крепости, там дело твое. Увидимся по весне, когда прилетят первые птицы на сибирские озера.
— Если я доживу до того времени…
— Все в руках Аллаха, — и Кучум повернулся спиной к своему визирю, давая понять, что их разговор окончен. Сидевшие молча шейхи никак не отреагировали на заявление хана об уходе из городка. Может, они обсудили все заранее, еще до прихода Карачи?
'Все они одного поля ягоды. Разве я для них человек? Просто раб, которого можно выгодно продать или заставить выполнять какую-то грязную работу. Как только я оказался им не нужен, меня выгнали, как приблудного нищего. С такой же легкостью он мог отдать приказ и о моей смерти. Он хан! Великий хан из рода Чингиза! Ему даровано все и все позволено! Поэтому он так и ненавидит род Тайбуги, который посмел противиться ему. Но я-то, как щепка на большой воде, не знаю, к какому берегу меня прибьет. Даже если он не сможет сделать без меня ни одного шага, то и тогда я буду всего лишь посохом в его руках. Захочет, призовет другого, а потом и его прогонит… Но он забывает одно, что такие, как я, нужны всем. Без меня не обойтись ни одному хану, и неважно, как мое имя; Карача-бек или Ата-Бекир. Кто-то может сказать, что я предатель. Но кого я предал? Свой народ? Едигира и Бек-Булата? Но они не могут поделить ханский холм, а мне приходится выбирать между тем и другим. Я столь же слаб, как тот рыбак, которого они силой заставили указать место, где он встретил Едигира. Они толкают нас на предательство, а потом бросают, использовав до конца, как пустой бурдюк от вина'.
СТОН МЕРЗЛОЙ ЗЕМЛИ
Утром Едигиру донесли, что Кашлык пуст. После вчерашней удачной победы над отрядами степняков сибирцы ослабили бдительность, и сотни Кучума под покровом ночи ушли из городка по узкой тропе вдоль кромки воды. Об этом красноречиво свидетельствовали глубокие следы, оставленные на берегу.
Едигир вместе с юзбашами кинулись к воротам, вбежали в крепость. Неприятный чужой запах ударил в лицо. Снег внутри был вытоптан и столь грязен, что воины шли, невольно высоко поднимая ноги, будто бы могли испачкаться. Заглянули в шалаши, землянки, но не нашли ни единой души, и лишь в последней сидела запачканная сажей в рваной шубейке девушка с заплаканными глазами. Увидев вошедших мужчин, она вскрикнула и закрыла лицо руками. Едигир подошел к ней ближе и попробовал отнять руки от лица, но та громко закричала.
— Может, сумасшедшая? — обратился он к спутникам. — Кто ты такая и как сюда попала?
Некоторое время слышны были лишь громкие рыдания, но потом девушка тихо произнесла:
— Я наложница их начальника…
— Как зовут тебя, красавица? Не плачь, мы не сделаем тебе плохого.
— Мое имя Биби-Чамал. Они все ушли сегодня ночью, а я спряталась, и меня не нашли. Мой господин ушел еще, раньше и не вернулся. Говорят, что его убили.
— А как его имя?
— Его звали Сабанак, мой господин. Он был добр ко мне и даже подарил бусы и перстенек. — Девушка протянула к Едигиру руку, показывая маленький серебряный перстенек с голубым камешком в середине.
— Сабанак, говоришь. — Хан переглянулся со спутниками и, хмыкнув, криво улыбнулся. — Тогда можешь успокоиться, он жив.
Девушка громко вскрикнула и кинулась к нему.
— Так где же он?!
— В плену в нашем лагере. Если ты хочешь, то тебя отвезут к нему.
— Да! — закричала та, не пытаясь даже скрыть своей радости.
Мужчины улыбнулись, глядя на беззащитное существо, любовь которого оказалась сильней всех войн и усобиц.
— Я уже отправил отряд лыжников в погоню, — сообщил подошедший к ним Иркебай.
— Ну что ж… — проговорил в раздумье Едигир, — но у нас все равно мало сил для решительного боя. Мы уже хорошо пощипали их вчера, и они бежали. Надеюсь, что навсегда.
— Ой, не верится мне в это, — почесал свою бороду Качи-Гирей, — не такие они люди, чтоб бросать лакомый кусок. Пока им все до единого зубы не повышибешь, они все будут норовить схватить тебя за глотку, а вчера мы, правильно ты, хан, сказал, лишь пощипали их.
— Ладно, разведчики Иркебая доложат, куда они ушли. Сейчас надо решить, где будем зимовать.
— Нам надо поспешить в свои улусы, — не задумываясь, сказали один за другим беки, — дел неотложных скопилось много, да и с женами пора повидаться.
— Я вас не держу, — махнул хан рукой, — но знайте, что найдете меня на речке Шайтанке. Тут после напакостивших хуже свиней степняков оставаться не желаю. — Тут он увидел направляющуюся к ним Зайлу-Сузге и добавил: — Надо еще сына моего брата найти. Теперь он мой сын.
— Успехов тебе, хан, и радостей, — улыбнулись беки, поглядывая исподволь на раскрасневшуюся от быстрой ходьбы Зайлу-Сузге.
— Прощайте… Весной соберемся на большой туй-праздник.
И опустел оскверненный степняками древний Кашлык. Лишь Карга привел к его стенам своих соплеменников. Тяжело зимой ворону найти себе пропитание, а когда уходит человек с обжитых мест, то спутники его не задерживаются долго возле брошенного им жилья. Но возле сибирской столицы после боя остались многие трупы, и Карга решил, что они со стаей вполне могут дождаться здесь весны. Едва скрылись последние воины, уходящие в свои улусы, как он первым опустился на ближайший труп и следом за ним зашелестели крыльями остальные родичи, радостным карканьем воздавая благодарность людям за заботу. Потом крики надолго смолкли, и лишь глухое тюканье крепких клювов разносилось вокруг да вспыхивали короткие ссоры из-за наиболее лакомых кусков. Мерзлая пища с трудом поддавалась даже сибирскому ворону, который может продолбить лунку в тонком льду и сквозь нее добывать речную рыбешку.
