обезопасил бы себя, но и занял при этом достойное его происхождению положение. Тогда она смогла бы жить рядом, нянчить внуков и спокойно встретить скорую старость.
Однако, другой, не менее дорогой ей человек, должен был пожертвовать собой, чтоб обезопасить сына.
Оставался еще и брат, которого она не видела после возвращения из Бухары, хотя Назис рассказывал ей о нем. Говорили, будто бы Кучум почти утратил зрение, плохо ходит, но все еще уверенно держится в седле. Многочисленные сыновья находятся при нем и навряд ли он обрадуется тому, что Сейдяк займет ханский холм. У старого хана совсем другие планы.
А что может сделать она, слабая женщина? Заставить их помириться, протянуть друг другу руки? Но это труднее сделать, чем унять разыгравшуюся бурю.
Только тут она заметила, что волны взлетают на огромную высоту, увлекая за собой легкую долбленку, и Назис с трудом удерживает ее на волне, усиленно выгребая коротким веслом между валами вздымающихся вверх водных громад.
— Дальше плыть нельзя! — крикнул он изо всех сил, стараясь перекричать все усиливающуюся бурю. Она не расслышала его слов и лишь прикрылась рукой от водяных брызг, окатывающих ее с головы до ног. Назис попытался повернуть лодку к берегу и тут же волна накрыла их, подбросила лодку вверх, перевернула и швырнула в сторону от берега.
Зайла-Сузге взмахнула руками, пытаясь уцепиться за лодку, но ее отнесло, закрутило, накрыло с головой. Вынырнув на поверхность, она попробовала определить, где находится берег, и увидела, как уносит вниз по течению перевернутую лодку и голову старого Назиса, барахтающегося среди волн. В следующий момент волна опять накрыла ее, потащила вниз, на дно. Усиленно работая руками, Зайла-Сузге снова оказалась на поверхности, выплюнула воду изо рта, попыталась крикнуть, но вода погасила ее крик очередной волной. Тогда во вспыхнувшем ярко сознании мелькнула мысль, что теперь ей уже не нужно выбирать между любимыми людьми. Она сделала все возможное. Теперь они должны будут сами решать, как им поступить дальше. И река понесла ее тело туда, где высился в ночной мгле неприступный ханский холм, где она была когда-то счастлива и любима.
ПОЗНАНИЕ ПОДВИГА
… Казачий струг укрылся от налетевшей грозы, свернув в устье Вагая. Гребцы измотались за день, а хлещущие сверху потоки воды вымочили всех до нитки. Быстро натянули походные шатры, укрылись под ними, стали выжимать сырую одежду. Разводить костер в такую грозу ни у кого не было желания.
— Чего панцирь не снимаешь? — ткнул пальцем в грудь Сабанака Яков Михайлов.
— Зачем? — отозвался тот. — Ему сохнуть не надо. Пусть…
— Спать как в нем станешь? — не унимался Яков. Ему нравился спокойный и подвижный Сабанак, который не гнушался любой работы и всегда соглашался пойти в караул, когда другие падали от усталости. Вот и сейчас он подшучивал над ним по старой привычке, не желая обидеть того.
— Так мне спать не хочется пожал плечами Сабанак, — в карауле останусь.
— Смотри не усни, — сладко зевнул есаул. — Возьми с собой Гришку Ясыря. Вместе веселей будет.
— Хорошо, — согласился он и вылез из шатра под проливной дождь.
Гроза то утихала, то накатывала с новой силой и при вспышках молний длинные тени падали от корявых стволов росшего по берегу тала. Сабанак невольно втягивал голову в плечи, не давая дождю попасть за воротник. Он не пошел звать Гришку Ясыря, который все одно бы заснул под деревом даже в такой дождь. Он привык к одиночеству. Так было даже спокойнее.
Неожиданно он увидел в вспышке ударившей сверху молнии громадного зверя, направляющегося к шатрам, где спали казаки. Он походил на волка, но был гораздо крупнее и выше его. Сабанак потянул саблю из ножен но она не поддавалась, а может быть, он слишком нервничал. Тут зверь повернул морду в его сторону и он увидел полыхнувшие зеленым холодным светом глаза, жутко смотрящие прямо на него. Несмотря на холодные потоки воды, Сабанак вспотел и подумал, что это явно не простой зверь. Ему не раз приходилось слышать от стариков, будто есть люди, которые принимают звериное обличье и нападают на людей, душат их, утаскивают на дно реки. И этот зверь походил больше на того самого оборотня, нежели на настоящего волка.
Наконец, Сабанаку удалось вытащить саблю и он взмахнул ею перед собой. Зверь оскалился и глухо зарычал, тяжело ступая, пошел на него. Первым порывом было желание убежать, но сзади была река, а путь к шатрам отрезан приближающимся страшилищем. И тогда, подняв над головой саблю, он рубанул того по огромной башке, по открытой пасти, уже дышавшей ему в лицо. Но сабля прошла сквозь оскаленную морду и ткнулась в землю. Он замахнулся снова, но зверь вдруг исчез. Сабанак кинулся к шатру, потянул ближайшего к нему казака за ногу.
— На караул айда, — проговорил негромко прерывистым голосом.
Казак сел, протер глаза, не понимая, куда его зовут. В темноте не было видно его лица, но для Сабанака это было и неважно. Лишь бы кто-нибудь оказался сейчас рядом с ним.
— Чего случилось, Сабанак? — послышался голос атамана.
— Зверь рядом ходит, — не раздумывая, сообщив тот.
— Что за зверь? Кучум что ли?
— Может, и он. Страшный такой и глаза горят…
— И мне не спится. Неспокойно чего-то, — Ермак нащупал сапоги, выглянул из шатра. — Ничего не слышишь? — спросил вдруг он.
— Нет, — откликнулся Сабанак.
— Вода хлюпает. Будто идет кто через речку.
— Сейчас гляну, — он пошел вокруг шатра и увидел неподалеку темные фигуры людей, выбирающихся на берег с копьями и саблями наперевес, он громко вскрикнул и кинулся обратно.
Ермак уже бежал к нему навстречу с саблей в руках.
— Вставайте! К бою! — закричал он и рубанул кинувшегося на него воина, отбил удар другого. — Отходим к стругу, — указал рукой выскакивающим из шатров полуодетым казакам.
Несколько человек бросилось сталкивать с берега струг в воду, отбиваясь от все прибывающих татарских воинов. Остальные, встав плечо к плечу, сдерживали натиск, оглядываясь назад, ожидая пока столкнут тяжелый струг и можно будет взобраться на него.
Ближним к берегу бился Яков Михайлов, не успевший даже натянуть сапоги. Перед ним угрожающе размахивал копьем высокий татарин, но Яков отбивал удары, ловко орудуя саблей, и постепенно пятился к реке, где уже покачивался на волнах спасительный струг.
— Да отцепись ты от меня, — крикнул он наседавшему воину, тут ноги его разъехались на мокрой земле и он упал на спину. В тот же миг острие копья ткнулось ему в грудь, пройдя тело насквозь.
— Есаула убили! — громко закричал Гришка Ясырь, увидевший это, и налетел на татарина, рубанул с оттяжкой по шее, бросился к Михайлову, приподнял его, потащил к воде.
Ермак отступал рядом с Сабанаком. Они видели, что почти все казаки забрались на струг и ждут их, не отплывая. Но татары наседали с небывалым бешенством, не давая подойти им к воде. Тогда атаман, увидев, что с левого края врагов меньше, крикнул казакам, бывшим на струге.
— Плывите вдоль берега, мы там пробьемся!
Струг потихоньку отчалил и поплыл к устью Вагая. Ермак подобрал оброненное кем-то копье и, прикрываясь от сыплющихся на него ударов, отбросил оказавшихся у него на пути двух юнцов, скалящих злобно зубы, и побежал в противоположную от берега сторону. Сабанак кинулся следом. Татарские воины не сразу сообразили, куда побежали казаки, и чуть отстали от них.
Ермак и Сабанак легко проскочили заросли кустарника и оказались на берегу небольшой протоки, впадающей в Вагай. Они вошли в воду по колено, когда сзади раздались крики и их преследователи выскочили на берег, угрожающе размахивая копьями.
— Быстрее плыви — крикнул Ермак и сам поспешил на глубину, уходя почти по колено в вязкое
