ты своих. У меня есть все — солнце, вода, пища, друзья. Банк вложил свои деньги в рай, и по-моему, это неплохое вложение. А свихнулся я не больше, чем ты со своим кривобоким джазком в Южноморске. Мы с тобой родственные души, Пастух. И поэтому я отпущу вас из рая живыми. Как тебе такой компромисс? Немногим такое удавалось, а? И кстати, здесь не курят, так что засунь себе эту дрянь в… карман и не порти мне тут атмосферу.
Пока Пастух, обалдевший от сказанного, смотрел на сигарету в своей руке, между ним и столом встала белоснежная корова, игриво хлопая огромными влажными глазами. На голове у коровы красовался пышный венок из ромашек, и она как будто бы улыбалась Пастуху.
— Маша! Машка, уйди! — воскликнул Гуру, внезапно впадая в страшную экзальтацию. — Уйди, кому говорят, глупое создание!
Вена на лбу чересчур смуглого Гуру быстро запульсировала, а Пастух, мысленно поблагодарив фартовую судьбу, швырнул сигарету куда-то в высокую траву, лихо запрыгнул на любопытное животное и приставил пистолет к его голове, небрежно держась рукой за коровий рог.
— Тише, Гуру, тише, — глумился он над беднягой, который от любви к этой рогатой скотине и страха за ее травоядную жизнь давно поседел бы, будь на его голове хоть один волосок. — Тише, Гуру. Твоя телка тебя подвела, с кем не бывает. Не злись только и не нервничай, я ее не трону. Меняю телку на двух быков, как тебе обмен? Оружие на стол, и дальше будем разговаривать в менее заряженной — в прямом смысле этого слова — негативом обстановке.
Испуганные глаза Гуру предательски заблестели, и трясущимися от страха руками он положил оружие на стол. Потом быстро, несмотря на мандраж, фермер развязал своих заложников и пулей рванулся к корове. Пастух любезно слез с оказавшей им неоценимую услугу Машки и уселся между освобожденными товарищами. Все пятеро достали свои стволы, и теперь Гуру был как на пятерне у этой южноморской братии.
— Не бойся, Машенька, не бойся, я с тобой, — заикаясь, проговорил Гуру, поглаживая корову по ее не изменившей выражения морде.
— Прямо Дубровский, — съехидничал Пастух. — Да брось ты, Гуру, мы блаженных не трогаем. И с телками их не воюем. Лично против тебя и твоих зверушек мы ничего не имеем, так что расслабься немного. Повезло тебе — я тоже животных люблю, — признался Пастух, чем вызвал удивленные взгляды своих сотоварищей. — Ну конечно, не так сильно, как ты. Рыбка золотая у меня… была. Кстати, ты зачем моих парней так обидел — повязал? — резко сменил он тему разговора, поняв, что сболтнул лишнего о своих слабостях.
— А потому, что я их не звал. Зачем они в мой ашрам залезли, зачем мандалу топтали, друзей пугали, а? Зачем?
— Ашрам, мандала, — обиженно повторил Пузцо и надул свои и без того пухлые губы. — Ты чего, Гуру, ругаешься? Может, тебе по харе кришной?
— Тихо, тихо, — усмирил Пастух приятеля. — Значит, так. Рай на Земле — это хорошо и прекрасно, но на чужие бабки — не хорошо и не прекрасно. Я банку дал слово джазмена, что должок ты им отдашь. Так что теперь придется мне рамсы разводить, а ты, скотолюб, стой тихо. Чтоб ни слова, — приказал Пастух начинающему бледнеть Гуру, набирая номер телефона на своем гладком черном мобильнике.
— Але, отец родной? Тут у нас проблемка нарисовалась. Какая же сука там у тебя кредит выдала на всю голову больному придурку?! Да, да, ты уж разберись. Нет у Гуру ни мозгов, ни денег ваших, живет он скотской жизнью с домашним быдлом, жрет их пойло, на людей кидается и Машу кукумашит, Маугли хренов. Да, такая вот мандала, чего мне с него взять-то? Скот забрать? И куда мы его, в ЗИМы? Фургон нанять я только завтра смогу — сегодня ж воскресенье. Ну ладно, ладно, понял. С паршивой овцы… Раз обещал, значит, сделаю. Ты меня знаешь. Слушай джаз.
Пастух некоторое время смотрел на Гуру. Тот, испугавшись пуще прежнего, пытался обхватить свою корову, показывая тем самым, что ни за что на свете не желает расставаться с этими центнерами любимого существа.
— Расслабь булки, Гуру, телка твоя у тебя останется. И кролики твои, и кроты, и белки, — насмешливо успокоил Пастух трясущегося старика. — Быка заберем, пару телок, коз там да свиней — у тебя, я смотрю, этого добра несчитано. Эта жертва в твоих же интересах, свинопас, отстанут от тебя все на какое-то время, а там, глядишь, банк лопнет или тебя за твои кущи заметут. — На этих словах Пастух ехидно кивнул в сторону могучих зарослей конопли, расположившихся недалеко от стола с фруктово-молочными яствами.
— Может быть, ты и прав, Пастух, — медленно шевелил посеревшими губами Гуру, — командуй дальше, разбойник.
— Собирай свою паству, выдавай нам козлов отпущения, вот эту Дуську я точно заберу, — указал добреющий на глазах Костя на влюбленную свинью, — ну и давай садись за стол, забьем трубку мира, старый придурок.
Обрадовавшись благополучному разрешению вопроса, Гуру направился к конопляной плантации, не отпуская от себя ни на шаг корову Машу.
Саныч, подождав, чтобы фермер отошел, склонился к уху Пастуха:
— Куда мы их сейчас заберем? Может, завтра с фургоном подъедем?
— Нет. Нельзя их тут до завтра оставлять. Это ж тоталитарная секта, потравит их Гуру, на хрен, и сам застрелится. Надо их сейчас, пока он на нерве, забрать. Не верю я людям, которые со зверями разговаривают, — так же шепотом ответил ему Пастух и сразу же призадумался над своими словами.
ГЛАВА 12
Как устроить в городе внеплановый карнавал и получить приглашение на важный прием
Спустя час по улицам Беленджика в сторону пляжа двинулась веселая процессия, не хуже цирка Дурова на выезде. Между двух ползущих друг за другом ЗИМов топала трофейная часть паствы Гуру во главе с красноглазым и веселым Пастухом. Рядом с ним семенила верная свинка Дуська, а сам бандит наигрывал на саксофоне любимые мелодии. Навстречу попадались ничего не понимающие люди, которые тут же начинали радостно аплодировать и хохотать над увиденным, думая, что случайно попали на какой-то парад достижений фермерско-музыкального хозяйства. Пастух приветливо подмигивал молодым девчушкам с загорелыми лицами и картинно кланялся их обомлевшим мамашам.
— Да, немного нашему Пастуху нужно для счастья: преданное стадо, пара телок, мундштук в зубы и дать джазу. Ну и аплодисменты, конечно. И чтоб все плясали под его дудку, — еле слышно протянул Саныч, обращаясь к сидящему за рулем Автогенычу. Эти двое открывали всю процессию и ехали впереди. Саныч устало облокотился на дверь и посматривал в полностью открытое окно, щурясь от яркого дневного солнца и пыли, которая потихоньку летела в салон с крыши авто.
— Ну, еще пара козлов, которым по рогам можно настучать, и кореша верные, чтоб прикрыли.
— Это точно, — согласился Автогеныч. Он изредка лениво сигналил в такт играющему Пастуху и планомерно уплетал плитку горького шоколада.
В заднем ЗИМе так же лениво переговаривались Пузцо и Ромеро. Пузцо сосредоточенно смотрел на живность, плетущуюся перед его носом, и раз в минуту плевался на дорогу через полуоткрытое окно.
— Пузцо, тебе что, наш тур по Беленджику не нравится? — укоризненно спросил его удивительно довольный Ромеро.
— Да нет, все нормально. Бременские музыканты, блин. Я вот о Гуру все думаю. Где он так наблатыкался, откуда таких слов набрался — ашран, мандала? Даже я такой фени не знаю.
— Поживешь с быдлом — не так заговоришь. Зато у него трава знатная. Индийская. Мичуринец, блин.
В этот момент взору процессии открылся городской пляж. На мелководье, не забегая в море, весело плескались немногочисленные дети, издавая радостные крики, песок кое-где украшали горизонтальные тела. Бархатный сезон неумолимо заканчивался.
— Стоп машины! — скомандовал Пастух и подошел к Санычу отдать саксофон и новый приказ.
