чтобы потом, когда возьмет власть в России, прогнать Гитлера. Но это же наивно! Немцы такие дураки, чтоб занять Россию до Урала, а потом отдать ее Власову? Смешно.
— Ставят памятники Махно, Бандере, как это такое? — говорит дочь.
— В Кишиневе сняли памятник Ленину, — говорю я. — А съезд украинских националистов как вам нравится?
— Что там было? — спрашивает Каганович.
— По телевизору показывали: почтить память погибших националистов, их невинно осудили. А что они творили на Украине, невинные? Кто убил Ярослава Галана?
— Меня интересует, — говорит Каганович, — значит, вы считаете, интеллигенция средняя не так уж воинственно настроена?
— Пожалуй, да.
— Средних лет и старых лет — менее воинственно настроена, чем молодая?
— Молодая — без веры.
— Без веры.
— Они сейчас кинутся в рынок. Им рынок предложат, где можно заработать. Если сумеют устроиться. Конечно, каждый не устроится, это ясно. Но кто-то устроится. Это прельщает. Толпы у посольств, чтоб уехать за границу. Это тоже факт.
— Толпы? Хотят уехать? Все?
— Ну не все.
— То есть разные национальности… И русские, и евреи, всякие? — спрашивает Каганович.
— Раньше только евреи в Израиль стремились, а теперь многие рвутся на Запад. Немцы бегут в Германию новую…
— Как же мы все-таки справимся с этим делом? — спрашивает Каганович.
— Что-то мы с национальными делами не додумали. Или нельзя это все было отпускать, многопартийность создали рано. Мало мы прожили в социализме.
— Слишком быстро, — соглашается Каганович.
— Семьдесят лет — это маленький срок еще. Народы только притирались друг к другу. Какая огромная страна, сколько национальностей, и жили. Не было этих стычек, погромов; убийств. В Закавказье, в Средней Азии что творится! Мальчика убили в Кишиневе за то, что он говорил по-русски на улице!
— Мальчика убили? Серьезно? — всполошился Каганович.
— Я стихи такие написал:
— Да-а-а. Неужели молдаване могли дойти до такого?
— Самое страшное — националистическое движение. Не разбираются. Потом они одумаются и поймут, что сотворили. А пока идет слепая толпа… Бей русских, бей украинцев, бей евреев — кого покажут! Вы знаете какой лозунг в Молдавии? «Утопим русских в еврейской крови!»
Каганович смеется: — А когда-то в Кишиневе много евреев было.
— И сейчас их много. Но что там творится! Евреи боятся, не знают, куда бежать оттуда. Русские пытаются обменять квартиры. Звонил мне один товарищ из Кишинева: нельзя ли поменять? Кто ж туда сейчас поедет? Только молдаване.
— У Косолапова была какая-то статья, — говорит Каганович, — я не помню где… Я даже хотел узнавать. У него книга есть о социализме.
— Молотов ее тоже читал.
— Какая-то статья у него была. Ладно, вспомню — скажу.
— Вы меня спрашивали про статьи Зимина и Волкогонова. Я вам выписал.
— Очень хорошо.
— Была статья контр-адмирала Зимина «Два вопроса генералу Волкогонову». Зимин там называет Волкогонова перевертышем, контрреволюционером и карьеристом.
— А статья где была?
— «Литературная Россия», июнь девяностого года. Волкогонов ответил так: «Для людей с черно- белым мышлением набор обвинений стереотипен. По их мнению правы только они. Спорить с ними бесполезно… Пути, способы достижения социалистических целей оказались ошибочными, неверными, а в сталинские времена — и преступными». А вот что писал Волкогонов раньше, в «Этике советского офицера», семьдесят третий год:
«Социализм уже доказал великую жизненную силу. Новый общественный строй прочно утвердился на нашей планете. Идеи коммунизма овладели сознанием многих сотен миллионов людей и продолжают победное шествие на всех континентах. Полное торжество дела социализма во всем мире неизбежно. Советский народ успешно строит коммунизм».
Теперь Волкогонов пишет: «Исторический семидесятилетний эксперимент кончился неудачей. И сегодня мы рассматриваем вопросы, которые другие государства решили давно». Это из его речи на Первом съезде народных депутатов РСФСР, девяностый год.
— Его чуть ли не председателем Верховного Совета избрать хотели, — говорит Каганович.
Как спасти СССР?
Я задаю вопрос: — Что надо сделать, чтобы спасти Советский Союз? Как вы считаете?
— Я думаю, что это дело не быстрое. А нужно по-старому организовываться. Организовываться. Надо, прежде всего, организовать рабочий класс. Надо, чтобы в партии нашей рабочая сила была настоящая. Как это сделать — очень серьезный вопрос, большой. И, если рабочий класс в партии у нас будет иметь силу, то я думаю, что страну можно будет спасти. Можно будет. Главное — это рабочий класс в партии. Ежели в партии будет господствовать мещанство, то, конечно, не спасешь социализм.
Так что главный вопрос — это вопрос спасения партии, как рабочей партии. Это не значит, что в ней могут только рабочие быть. Будут интеллигенты, крестьяне, прочие, я имею в виду, ядро — из рабочего класса. И рабочего класса тоже не всего — сейчас среди рабочих тоже много есть таких шибздиков, так сказать, из молодых… Работа должна быть очень большая, серьезная. Могут ли такие организации, как «Единство», что-нибудь серьезное сделать? Не думаю.
— Может это как начальная стадия, чтоб импульс дать всему движению.
— Посмотрим по программе, как программу партии составят. Сегодня о программе очень много говорится. Программой занимаются.
— Конечно, центризм — это опасно, — продолжает Каганович. — Горбачев, выступая в Минске, говорил, что он — центрист. Он вообще за центризм. Сталин писал о центризме, он заклинает его как оппортунизм.
У Кагановича на столике лежат «Вопросы ленинизма» Сталина. Он берет книгу в руки.
— Триста восемьдесят четвертая страница, — подсказывает дочь. — Мы недавно читали с тобой.
Центризм
— Ругают Сталина направо и налево, а не издают его труды, — говорит Каганович.
