— Где я? Черт! Что со мной? Что это за место? Я что, обожрался грибов? Но когда? Почему я
ничего не помню?
— Что, брат, совсем ничего?
Эгор почувствовал, как подступили слезы.
— Я ждал Кити у метро. Потом помню антиэмо, я вроде полез драться.
— Да, чувак, навалял ты им по полной программе. Прямо Джекичян — самый сильный из
армян!
— Из армян? Джеки Чан?
— Это я шучу, Эгор. Я же клоун. Я создан на радость людям, как Буратино. Знаешь про такого
деревянного маньяка?
— Ты меня сбиваешь, я почти вспомнил. Я видел Кити, она бежала ко мне…
— С толстой сумкой на ремне. Это он, нет, это… ой! Ленинградский эмо-бой?!
— Зачем ты несешь эту чушь?
— Для всеобщего блага, чувак. Пойми, тебя убили, ты попал в другой мир, другую
реальность, здесь вещи нематериальны, он звонкий и тонкий, здесь обитатели питаются эмоциями,
которые попадают к ним из реального мира. И наоборот, материализованные чувства и эмоции
питаются местными обитателями. Понятно?
— Меня убили?
— Да, блин. Тормоз хренов, тебя убили. То есть не тебя, а того, кем ты был раньше. Там, в
Реале. Въехал?
— Так что, я в аду?
— Нет. В «Доме-два». Сейчас придет Собчак и утешит твое щуплое тельце. Ты в эмо-мире,
брат, или в эмо-королевстве. В самом настоящем. Местные обитатели, с коими тебе еще предстоит
познакомиться, так его и называют — Эмомир.
— Я, наверное, просто сильно ударился головой и у меня такие дурацкие глюки. Или я в
больнице и мне вкололи какой-то безумный наркоз. Или я просто сплю.
— Или — это передача «Розыгрыш», и сейчас из-за кустов твоих сомнений, а ты, я надеюсь,
видишь, сколько их появилось между нами за последние три минуты, выскочит радостная Кити:
«Егор, прости, я тебя разыграла!»
— Кити! — Эгор схватился за голову и тут же отдернул руки: голова была чужой и
непривычной, по спине уже знакомо побежала змейка.
— Эгор, прости. Наверное, начать надо было с этого. — Клоун засунул руку в бездонный
карман своих безразмерных брюк и извлек на тусклый свет зеркало в красивой патинированной
готической оправе. Растянув его руками, словно стекло с амальгамой было консистенции
жевательной резинки, он перешагнул через кусты сомнений, раздавив при этом пару сороконожек
отвращения, и приставил зеркало к огромному шампиньону удивления, выросшему прямо перед
Эгором.
В зеркале отражался испуганный карикатурный эмо-бой. Похожие картинки Егор много раз
видел в Интернете, но этот малый стоял живой и в ужасе смотрел на него. Клоун, стоявший рядом,
перехватил очередную змею, гораздо больших размеров, чем предыдущая, и старательно колотил ее
головой о землю. Эгор поднял руку и молча показал на урода в зеркале, собираясь задать клоуну
вопрос. Карикатура сделала то же самое, а клоун, плотоядно улыбаясь, молча кивнул, продолжая
махать змеей. Эгор шумно выдохнул и скрепя сердце начал скрупулезно изучать свой новый облик.
Уровень его сопротивления бреду уже давно зашкаливал от нереальности происходящего и теперь
перешел в новое качество: он постепенно стал смиряться с ощущениями, появилось даже некоторое
любопытство. Итак, перед ним в зеркале стоял худой, высокий юноша, с бледным лицом, слева
наполовину закрытым иссиня-черной челкой. На открытой половине лица сиял страданием и болью
синий глаз, густо обведенный чем-то черным. Губы тоже были цвета черной запекшейся крови, а
нос — крылат ноздрями и заострен, как у покойника. В нижней губе и левой ноздре красовались
толстые стальные кольца. Тыльные стороны ладоней украшали странные татуировки.
Приглядевшись, Эгор понял, что это половинки разбитого сердца с неровными краями разлома.
Эгор поднял тонкими музыкальными пальцами хрупкой руки тяжелую челку и замер. Лучше бы он
этого не делал — под волосами пряталась сгоревшая часть лица с пустой черной глазницей.
«Бедный, бедный Егор Трушин — ничего от тебя не осталось», — подумал Эгор и продолжил
осмотр. Одет он был в какой-то стариковский джемпер в ромбик с большим треугольным вырезом,
под которым красовалась футболка «Меtallica». «Ну, хоть „Metallica'», — нелепо обрадовался Эгор.
Джинсы на тощей заднице держались благодаря широкому, проклепанному металлическими
сердцами ремню с огромной пряжкой в виде черепа-имбецила — трехзубого, без нижней челюсти,
зато с двумя перекрещенными берцовыми костями. Такой же череп в виде перстня красовался на
среднем пальце правой руки. Ногти на руках оказались черными, длинными и острыми. На плече
висела увесистая сумка-почтальонка. Заныло сердце. Эгор, не ожидая подвоха, положил ладонь на
грудь и ощутил непонятную и неприятную пустоту. Он задрал джемпер и футболку и увидел в
зеркале зияющую черную дыру. Хмыкнув и ничему уже не удивляясь, он опустил одежду и
посмотрел на клоуна. Тот поднял узкие плечи и, как бы извиняясь, развел руками. Жевать он не
переставал — изо рта у него торчал змеиный хвост. Тут Эгор расплакался, как настоящий эмо-
бой, — громко, горько и от души, но каким-то чудом смог быстро взять себя в руки. Если кто-то
наверху захотел над ним посмеяться, то у него это вышло на славу. Эгор с неожиданной для тощих
рук легкостью схватил зеркало, поднял его над головой и шандарахнул оземь. С чистым
хрустальным звоном оно разлетелось на осколки, которые тут же превратились в черных злобных
крыс, с противным писком убежавших в туман. Эгор вопросительно взглянул на клоуна.
— Гнев, — сказал тот с набитой грибами и змеятиной пастью. — Я даже сказал бы, праведный
гнев.
— И что со всем этим делать? Я не хочу такой жизни, этого мира, этого мерзкого тела.
Неужели кому-то мало того, что меня убили? За что мне этот суперприз? За то, что я заступился за
этих жалких чмошников? За это?
— Брат, остынь, в конце концов, ты жив. Наслаждайся. Когда ты родился в первый раз, ты
тоже не просил об этом, и тот мир, прямо скажем, совсем не идеален.
— Меня устраивал! Мне было всего восемнадцать, черт побери! Я даже не успел переспать с
Кити.
— Бедняга. Я в том мире вообще ничего не успел, поэтому надеюсь повеселиться здесь.
— Так ты тоже не абориген?
— Нет, но я знаток здешних мест. Так уж вышло, брат, что я все знаю про этот дивный ми
— И давно ты здесь?
— Понятия не имею. Видишь ли, время тут еще более относительно, чем в Реале. Оно то
