же первую двойную долгоиграющую пластинку.
Пластинку в красном конверте, на котором красовались улыбающиеся лица четырех парней, смотрящих на нас с балкона. Именно тогда с помощью родителей я в первый раз прочитал по-английски это слово: «Битлз». Мои дяди немедленно настояли на том, чтобы я тут же выучил имена четырех юношей, стоящих на балконе, и после целого дня терзаний и допросов мне это удалось: Джон Леннон, Пол Маккартни, Джордж Харрисон и Ринго Старр.
А когда мне объяснили, что Пол Маккартни был тот самый старый дядюшка, который пел «Mamunia» и «Ob-La-Di Ob-La-Da», я с некоторым опасением спросил, не могу ли я считать и остальных трех старыми дядюшками.
Мне было дано разрешение, и с того дня эти четыре парня для меня стали просто Джон, Пол, Джордж и Ринго.
Первой песней двойной долгоиграющей пластинки была «Love Me Do», за ней следовала «Please Please Me» и «From Me to You». Я слушал их без остановки, одну за другой. Каждый раз, прослушав «From Me to You», я вытянутым пальчиком осторожно поднимал головку звукоснимателя и ставил опять «Love Me Do». И так – до бесконечности. Кажется, четвертую песню на пластинке я прослушал только через месяц. «From Me to You» стала первым настоящим музыкальным потрясением: я отчетливо слышал два голоса, которые пели одни и те же слова, но с двумя различными мелодиями, одна звучала высоко, а другая – низко. Высокая казалась мне не соответствующей никаким канонам, но невообразимо прекрасной. Я был загипнотизирован.
Через несколько лет я вложил все свои сбережения в первую пластинку, которую купил самостоятельно: «Double Fantasy» Джона Леннона. Однако вскоре после выхода пластинки какой-то ненормальный выстрелил в дядю Джона в Нью-Йорке и убил его, когда тот возвращался к себе домой. Я не переставал задавать себе вопрос, почему лиходей сделал этот выстрел, ведь жертва была всего-навсего певцом, писавшим прекрасные песни, но все вокруг меня были слишком опечалены, чтобы дать ответ.
Диск был из ряда вон выходящий, хватило бы одних только песен «Woman», «Starting Over» и «Watching the Wheels», чтобы я часами слушал их.
«Woman» занимала первое место в итальянском хит-параде; в пятницу и субботу ближе к полудню по радио передавали первые десять песен по порядку и так называемые горячие диски, песни, занимавшие места с одиннадцатого по двадцатое. Чтобы не пропускать недельные хит-парады в прямом вещании, я приносил в школу небольшой переносной радиоприемник, который слушал с приглушенным звуком, сидя на последней парте и прижав его к уху, чтобы меня не поймали преподаватели. Конечно, чтобы послушать «Woman», которая кочевала по первым местам, приходилось выслушивать песни, начиная с двадцатой позиции и в убывающем порядке, но она того стоила.
Я был покорен музыкой, той музыкой, и жаждал ее новинок. Утром, выходя на римское солнце с деньгами в кармане, которые были выданы мне на покупку полдника в школе, я часто принимал решение оставить их втайне от родителей и, благодаря отказу от полдников, постепенно накапливал необходимую сумму для моей ежемесячной музыкальной покупки. Как раз напротив моего дома находился магазинчик пластинок, и я стал самым малолетним покупателем; хозяин к тому времени привык к любознательному и восторженному ребенку, который заходил в его владения как в страну чудес, и, должно быть, испытывал к нему симпатию, хотя и дивился каждый раз, когда я выходил оттуда, неся в руке «Tug of War» Пола Маккартни, «Alibi» в исполнении группы «America» или же «Eye in the Sky» ансамбля «Alan Parsons Project».
Я проводил все послеобеденное время, слушая музыку, и пытался повторять слова по напечатанным текстам внутри конверта.
Коренной поворот в моей жизни произошел, когда я получил от своих дядей свободный доступ к их длинному ряду долгоиграющих пластинок, который с годами стал еще длиннее. Теперь я мог слушать их также в отсутствие хозяев. Там были сотни виниловых пластинок, современнейшая дискография, а лет пятнадцать музыкальной истории подлежало восстановлению: Джэксон Браун, «Eagles», «America», Дэн Фогельберг, «Poco».
Я решил сделать это с толком: купить все, но по порядку, по исполнителям. Начал с «Eagles». В субботу после обеда, когда большая часть моих одноклассников отправлялась на дискотеку, я садился на свой мопед и рыскал по Риму от одного магазина пластинок к другому, чтобы вернуться домой по меньшей мере с одним трофеем, хотя и побывавшим в употреблении или с немного поврежденным конвертом.
В это время я подхватил еще одну заразу: желание научиться играть на гитаре. Слишком сильно было притяжение «шести струн», которым искушала меня моя любимая музыка, и было так соблазнительно видеть других, бережно перебирающих эти струны и извлекающих из них гармоничные звуки где-нибудь у костра, в окружении друзей, чтобы не попытаться проделать то же самое.
К тому же не стоило упускать из вида: мною было замечено, что мои друзья, игравшие на гитаре, пробуждали особый интерес у девушек; и возможно, если мне удастся достичь успехов, то моя фамилия как-то отойдет на второй план.
Так что я позаимствовал у моих дядей их старую расстроенную гитару фирмы «Эко», которая не представляла собой какой-либо ценности, но для начала этого было вполне достаточно. И, вооружившись учебником и нотами песен и, конечно, беспрерывно слушая музыку, я потихоньку начал, как самый настоящий самоучка, выстраивать связное исполнение, осваивая один аккорд за другим. Я и сейчас помню огромную радость от моего первого успеха: я целый день проигрывал ту мелодию в тональности фа- мажор.
Уверен, что в этот период мои родители серьезно подумывали о том, чтобы отделаться от меня: они всегда с большим вниманием относились к моим художественным наклонностям, как, впрочем, и способностям моего брата, но подозреваю, что выслушивать непрекращающееся биение по ушам этим бренчанием было тяжким испытанием для их терпения.
Я постепенно прогрессировал. Теперь у меня в запасе имелось несколько песен: например, наиболее простые из репертуара «Eagles» давались мне с легкостью. Но моя музыкальная жизнь круто изменилась раз и навсегда, когда я перешел на пластинки другого американского автора-исполнителя: Джеймса Тейлора[51]. Мне были знакомы две его песни: «Hard Times» и «Her Town Too», услышанные совершенно случайно. Они были включены в долгоиграющую пластинку, выпущенную четыре года назад, «Dad Loves His Work», последнюю из тех, что он сочинил до того момента. Была середина восьмидесятых годов, и ожидалось появление его нового творения: «That's Why I'm Here». А кроме того, в 1985 году Джеймс в первый раз приехал с концертом в Италию, в Рим. В моем распоряжении оказалось совсем немного времени, уже наступил июль, и самым простым делом было записать на магнитофонную ленту его «Самые большие хиты», белую пластинку, которую я нашел в доме моих дядей. По мере того как приближался вечер концерта, я начинал ощущать все возрастающее возбуждение.
За несколько часов до этого события вместе со своими дядями я уже стоял в третьем ряду перед подмостками дворца в ЭУРе[52]. Это было мое первое посещение стоячего концерта, к счастью, мой рост достигал уже метра восьмидесяти сантиметров, и мне удавалось видеть все. Чтобы скоротать ожидание, я рассматривал «Палаэур», одно из мест в Риме, предназначенное для больших концертов, постепенно наполняющееся людьми, и прекрасную сцену, заставленную чудесными инструментами, ожидающими ласковых прикосновений рук оркестрантов.
Когда погас свет, я был готов наблюдать за огнями фейерверка, боем барабанов и искусственным туманом, которые сопровождали выход на сцену Джеймса Тейлора в костюме рок-звезды. Он появился под гром аплодисментов один в тусклом свете единственного прожектора, улыбающийся мужчина с уже редеющими волосами, в джинсах и рубашке, всего-навсего с гитарой в руке. Аплодисменты стихли только тогда, когда его длинные пальцы заскользили по струнам гитары, и неслыханные ранее звуки погрузили дворец в полное молчание.
То была «You Can Close Your Eyes», и когда Джеймс Тейлор начал петь, я испытал такое ощущение, будто меня ударили кулаком в лицо. Я был парализован. Певец обладал сумасшедшим магнетическим зарядом, просто гипнотизирующим. Он стоял на сцене один со своей гитарой, но впечатление было такое, что играют трое. Во время пения Тейлор улыбался публике, а его взгляд был направлен прямо на зрителей.
Я совершенно уверен, что пару раз он взглянул в глаза и мне, выделявшемуся из армии
