Записки об Анне Ахматовой. 1938-1941

Гумилев сопоставляет ее, с одной стороны, с поэзией Иннокентия Анненского, с другой – Анри де Ренье. (См.: Н. Гумилев. Письма о русской поэзии. Пг.: Мысль, 1923, с. 180–181.)

В. Н. Топоров, автор статьи о Комаровском в КЛЭ (т. 9), находит, что «предакмеистические черты» поэзии Комаровского оказали влияние на Ахматову и Мандельштама: «Сочетание спокойных, «взвешенных» классических форм (культ А. С. Пушкина, александрийский стих) с внутренним трагизмом содержания, исторического – с личным и биографическим…»

78 Хлопоты о персональной пенсии для Анны Ахматовой и о новом жилье для нее велись Президиумом Союза Советских Писателей энергически, настойчиво и «на высоком уровне». В ноябре 1939 года Президиум обращался в Комиссию по назначению персональных пенсий при Совнаркоме – к заместителю председателя, к самому А. Я. Вышинскому. Обращались с просьбой о жилье в Аенгорсовет. Документы хранятся в ЦГААИ.

Из письма Константина Александровича Федина к Михаилу Михайловичу Зощенко от 15 ноября 39 года следует, что Михаилу Михайловичу предложено было передать решение Президиума Советских Писателей председателю Ленгорсовета П. С. Попкову. Передал – но действия оно не оказало. Тогда к Вышинскому снова обратилась уже целая группа писателей: Н. Асеев, В. Лебедев-Кумач, Анна Караваева, К. Федин: «… Заслуги Ахматовой перед русской поэзией, – писали они, – ее литературное значение весьма велики». Когда и это письмо не возымело действия, к Вышинскому обратился член Правления и Президиума ССП и, главное, член ЦК – Александр Александрович Фадеев.

«В Ленинграде в исключительно тяжелых материальных и жилищных условиях, – писал Фадеев, – живет известная поэтесса АХМАТОВА. Вряд ли нужно говорить Вам о том, как несправедливо это по отношению к самой АХМАТОВОЙ, которая при всем несоответствии ее поэтического дарования нашему времени, тем не менее была и остается крупнейшим поэтом предреволюционного времени, и какое неблагоприятное впечатление производит это не только на старую поэтическую интеллигенцию, но и на молодежь, немало учившуюся у АХМАТОВОЙ.

АХМАТОВА до сих пор не имеет ни одного метра собственной жилплощади. Она живет в комнате бывшего своего мужа, с которым она давно разошлась. Не надо доказывать, как это для нее унизительно».

После письма Фадеева уже и сам Вышинский обратился с указанием о жилье к Попкову. (ЦГАЛИ, ф. 631, СП СССР, оп. 15, ед. хр. 508, л. 5–8; а также ед. хр. 431(1), л. 64–65.)

Хлопоты эти, однако, не имели успеха, и теперь я могу огласить документ, свидетельствующий об отказе в пенсии.

«10 февраля 1941

В Ленинградское отделение Союза Советских Писателей

тов. Величкину

На ваше письмо от 4 февраля с.г. № V – б—03 посылаю Вам копию письма Комиссии по назначению персональных пенсий при СНК СССР от 14 апреля 1940 г. об отклонении ходатайства Президиума ССП СССР о назначении тов. Ахматовой А. А. персональной пенсии союзного значения. Зав. юр. бюро Л [итературного] Ф [онда] СССР С. Мафрог [подпись неразборчива. – Л. Ч.]»

(Цитирую по книге: Anna Achmatowa. Briefe, Aufsatze. Fotos. Hamburg, 1991.)

Итак, просьбу о пенсии отклонил Совнарком, а какой именно орган власти отклонил ходатайство о новом жилье – мне неизвестно.

79 Упомянутые в разговоре стихотворные сборники М. Кузмина – это: Форель разбивает лед. Л., 1929; Сети. М., 1908; Вожатый. СПб., 1918. Отдельные стихотворения, о которых речь («Царевич Димитрий» и «Озерный ветер пронзителен»), напечатаны в сборнике «Вожатый» (см. с. 5 и 41).

80 Н. Гумилев. Письма о русской поэзии. Пг.: Мысль, 1923, с. 157.

«Поэзия М. Кузмина «салонная» поэзия по преимуществу, – не то, чтобы она не была поэзией подлинной или прекрасной, наоборот, «салонность» дана ей как некоторое добавление, делающее ее непохожей на других».

«Осенние озера» – вторая книга стихов М. Кузмина, вышла в Москве, в изд-ве «Скорпион», в 1912 году.

81 Меня он терпеть не мог. В его салоне царила Анна Дмитриевна. – Как известно, М. Кузмин написал предисловие к первому сборнику Анны Ахматовой «Вечер» (1912). Однако впоследствии он стал противопоставлять поэзию Ахматовой поэзии Анны Дмитриевны Радловой (1891–1949).

В Петрограде один за другим вышли три ее стихотворных сборника: «Соты» («Фиаметта», 1918), «Корабли» («Алконост», 1920) и «Крылатый гость» («Петрополис», 1922). В своих рецензиях на стихи Радловой Кузмин называл ее «подлинным замечательным поэтом с большим полетом и горизонтами», а ее литературный дебют «поэтическим событием». (Цитирую по сборнику «Лица», с. 275.) Но не литературное соперничество, думаю я, возмущало Ахматову. Сама она ко времени публикации стихотворений Анны Радловой была уже чрезвычайно знаменита, книги ее издавались и переиздавались. Она считала М. Кузмина воплощением зла, а салон его рассадником разврата. Недаром в «Поэме без героя» (в «Решке») к нему относятся суровые строки:

Кто над мертвым со мной не плачет,
Кто не знает, что совесть значит
И зачем существует она.

А в главе первой (первой части) «Поэмы» – Кузмин назван «Владыкой Мрака» и ему посвящена целая строфа:

Маска это, череп, лицо ли —
Выражение злобной боли,
Что лишь Гойя мог передать.
Общий баловень и насмешник,
Перед ним самый смрадньй грешник —
Воплощенная благодать…

На подобную характеристику Кузмина и на слова Ахматовой, порочащие Радлову, с возмущением возражает О. Н. Гильденбрант (Арбенина) в своих воспоминаниях, опубликованных в том же сборнике «Лица».

Судьба А. Д. Радловой сложна, мучительна и запутана. Окончила она свою жизнь в ГУЛаге. А. Д. Радлова была женой Сергея Эрнестовича Радлова (1892–1958), режиссера, ученика Мейерхольда – а в 30-е годы руководителя самостоятельного театра-студии («Радловский театр»), переименованного в 39-м в театр им. Ленсовета.

Литературная деятельность Анны Радловой тесно связана с Кузминым: в 1923 г. в сборнике «Абраксас» появилась их общая декларация нового направления в искусстве – «Декларация эмоционализма». Подписали ее четверо: М. Кузмин, Анна Радлова, Сергей Радлов, Юр. Юркун.

Во время войны, в марте 1942 года, Анна Радлова и Сергей Радлов вместе с театром были из осажденного Ленинграда эвакуированы в Пятигорск. В августе в город вступили немцы. Радловы не пожелали (или не успели) уйти из города, а (волей или неволей?) остались в Пятигорске. Театр продолжал работать. Затем в сентябре 43 года немцы перевели театр в Берлин. Работа продолжалась в Германии и потом, недолго, во Франции. Отсюда – волей или неволей? – в феврале 1945 года Радловы возвратились в Советский Союз. Тут оба они были арестованы. Разлучены они, однако, не были; им предоставлена была возможность разнообразной сценической деятельности, вплоть до поездок на гастроли. Анна Дмитриевна скончалась в лагере в 1949 году, а Сергей Эрнестович, через 5 лет после досрочного освобождения, – в 1958-м.

Подробнее см. статью Валерия Гайдабуры в журнале «Театр», 1992, № 10.

82 В «Литературном современнике» 1940 года, в № 5/6 напечатаны три стихотворения К. Симонова: «Родина», «Москвич», «Дружба» и пять стихотворений Н. Брауна: «Ирпень», «Мать», «Овраг», «Распрощаемся, разойдемся», «Как трудно сердцу не любя!»

83 О мистификации, разыгранной Максимилианом Волошиным и Елизаветой Васильевой (они сочинили стихи от имени несуществующей поэтессы Черубины де Габриак); о переписке по этому поводу между редактором журнала «Аполлон» Сергеем Маковским и Иннокентием Анненским (чьи стихи Маковский отложил, чтобы срочно напечатать стихи Черубины); о стихотворении Анненского «Моя тоска» – см. публикацию А. В. Лаврова и Р. Д. Тименчика в «Ежегоднике рукописного отдела Пушкинского Дома на 1976 год» (Л., 1978, с. 240).

Я же приведу из этой публикации лишь начало из письма Анненского, о котором говорит мне Ахматова:

«12 ноября 1909 г.