— ...Психиатрией я занялась во время войны. До этого я была терапевтом...
Я приехала в летнюю школу читать лекции по истории, а она — по психологии. Психиатры часто бывают склонны рассказывать посторонним о своей интимной жизни. Возможно, — потому, что им все время приходится выслушивать пациентов. Сидя на ее первой лекции о «психических проявлениях секса», я не узнала доктора Грей — разве что тип показался знакомым. Она говорила о зрительно-слуховых галлюцинациях детей; мне было скучно, и я развлекалась наблюдением над забавным жаргоном их цеха. Меня задело слово «пробуждающихся». «В сексуально пробуждающихся подростках, — говорила она, — нередко развивается интуиция, граничащая с психическим отклонением».
После второго завтрака, поскольку преподаватели англ. лит. отправились играть в теннис, она пришвартовалась ко мне, и мы пошли по лужайкам, мимо рододендронов к озеру. В этом озере некогда утопилась обезумевшая от любви герцогиня.
— ...во время войны. До этого я была терапевтом. А пришла я к психиатрии, — сказала она, — странным путем. У моего второго мужа было психическое расстройство, и он находился под наблюдением психиатра. Он, конечно, неизлечим, но я решила... Странно, но пришла я к психиатрии именно так. И этим спасла свой собственный рассудок. Мой муж до сих пор в психиатрической больнице. Сестра его, конечно, оказалась безнадежной. У него еще бывают минуты просветления. Я, конечно, не понимала этого, когда вышла за него, но у него наблюдалось то, что я назвала бы теперь эдиповым переносом, и...
Какая скука! Мы подошли к озеру. Я наклонилась и сквозь темную воду посмотрела себе в глаза. Я увидела отражение доктора Грей и узнала ее. И тогда надела темные очки.
— Я вам надоела? — спросила она.
— Нет, продолжайте.
— Вы не можете без очков?.. новый психологический феномен... тенденция к обезличиванию себя... современного инквизитора.
Мы двинулись вдоль озера; первое время она шла потупясь. Потом продолжила свой рассказ.
— ...окулист. Сестра была слепой — вернее, начинала слепнуть, когда я осматривала ее в первый раз. Поражен был только один глаз. Потом произошел несчастный случай — я бы сказала, чисто психологический несчастный случай. Она неправильно приготовила себе глазные капли, хотя была дипломированным фармацевтом. Вообще говоря, очень трудно сделать такую ошибку. Но бессознательно она этого хотела — да, хотела. Она была ненормальной, она была ненормальной.
— Не спорю, — сказала я.
— Что вы сказали?
— Не сомневаюсь, что она была ненормальной, — ответила я, — если вы так говорите.
— Все это можно объяснить психологически, как мы и пытались доказать моему мужу. Мы убеждали его без конца, мы перепробовали все средства — электрошок, инсулиновый шок, словом, все. И ведь учтите, что эти капли не произвели немедленного эффекта, ослепла она, в конце концов, от острой глаукомы. Возможно, что она ослепла бы в любом случае. А тут она окончательно помешалась и стала обвинять брата в том, что он нарочно налил в пузырек другое лекарство. И вот что самое интересное с психологической точки зрения: по ее словам, она видела его за каким-то занятием, которое он хотел от нее скрыть, за каким-то позорным занятием. И будто бы он хотел ослепить глаз, который это видел. Она утверждала...
Мы начали второй круг по берегу. На том месте, где я увидела ее отражение, я остановилась и окинула взглядом озеро.
— Я вам надоела.
— Нет, нет.
— Хорошо бы, вы сняли очки.
Я сняла на минуту. Мне даже понравилось ее простодушие, когда, пристально посмотрев на меня и не узнав, она сказала:
— Есть какое-то бессознательное побуждение, заставляющее вас носить их.
— Темные очки скрывают темные мысли, — ответила я.
— Это пословица?
— Не слышала такой. Но теперь наверно.
Она взглянула на меня новыми глазами. И снова не узнала. В вещественном мире эти ловцы душ подслеповаты. «Узнать» она старалась мою душу — и, полагаю, уже зачислила меня в одну из категорий.
Я опять надела очки и пошла дальше.
— Как отнесся ваш муж к обвинениям сестры? — спросила я.
— Он был удивительно добр.
— Добр?
— Да, конечно, учитывая обстоятельства. Ведь от нее поползли такие сплетни. А городишко маленький. Я столько времени потратила, пока убедила его отдать сестру в дом слепых, где ей могли обеспечить надлежащий уход. Их связывали страшные узы. Подсознательный инцест.
— А вы этого не знали, когда выходили за него? Я думала, это ясно с первого взгляда.
Она опять посмотрела на меня.
— Тогда я еще не изучала психологии, — сказала она.
«Я тоже», — подумала я.
Третий круг мы сделали молча. Потом она заговорила:
— Так я начала вам рассказывать, как я занялась психиатрией. Когда сестру отправили, у мужа началось нервное расстройство. Начались галлюцинации. Ему мерещилось, что на него отовсюду смотрят глаза. Это и теперь повторяется время от времени. Но понимаете —
— И пытался подделать завещание? — закончила я.
Она остановилась.
— Что вы сказали?
— Он кается, что пытался подделать завещание матери?
— Я вам не говорила о завещании.
— Да? А мне почему-то показалось.
— Да, действительно, сестра именно в этом его обвиняла. Но почему вы так сказали? Как вы догадались?
— Психическое отклонение? — предположила я.
Она взяла меня за руку. Драгоценнейший случай заболевания.
— Вы знаете, очень может быть. Вы должны рассказать о себе подробнее. Словом, вот так я и занялась этой профессией. Когда муж начал галлюцинировать и настаивать на своей вине, я решила, что должна понять механизм сознания. Я начала изучать его. И это принесло плоды. Я спасла свой собственный рассудок.
— А вам не приходило в голову, что сестра могла говорить правду? — сказала я. — Тем более что он сам сознался.
Она чувствовала, что я слежу за ее лицом. И вид у нее был такой, словно она хотела оправдаться.
— Пожалуйста, — сказала она, — очень вас прошу, снимите очки.
— Почему вы не верите его признанию?
— Я психиатр, а мы редко верим признаниям. — Она взглянула на часы так, словно это я завела весь разговор и надоедала ей.
Я сказала:
— А может быть, ему перестали бы мерещиться глаза, если бы вы ему поверили.
Она закричала:
— Да вы что говорите? Что вы вбили себе в голову? Он хотел написать заявление в полицию — вам понятно или...
— Вы знаете, что он виновен.
— Как жена, — сказала она, — я понимаю, что он виновен. Но как психиатр я должна считать его
