– С ним все в порядке?
– Немного поворчал, пока мы его обустраивали. Не считая этого, все, кажется, нормально. – Кейт потянула меня за рукав. – Расскажи, как дела в старом доме? Хочу знать подробности.
Я принялся рассказывать, наблюдая за тем, как на ее лице появляется выражение восторга.
– Джейн будет просто счастлива, – заметила она. – Ох чуть не забыла, я же буквально только что с ней разговаривала. Она позвонила, чтобы спросить, как дела у папы.
– Они наконец выбрали платье?
– Джейн сама тебе скажет. Во всяком случае, голос нее был довольный. – Кейт потянулась за висевшей на стул сумочкой. – Слушай, мне пора. Я здесь уже полдня, и Грейсон, наверное, заждался. – Она поцеловала меня в щеку. Присмотри за ним, только, пожалуйста, не разбуди, хорошо? Папе нужно поспать.
– Буду сидеть тихо, – пообещал я.
Я перебрался на стул у окна и только устроился поудобнее, как услышал хриплый шепот:
– Привет, Уилсон. Спасибо, что заглянул. – Ной подмигнул.
– А я думал, вы спите.
– Черта с два, – усмехнулся он и сел. – Пришлось притвориться. Она весь день нянчилась со мной, как с ребенком. Даже в туалет мы ходили вместе.
Я засмеялся:
– Именно этого вам и не хватало. Немного дочерней заботы.
– Да-да, в больнице они не были и вполовину так заботливы. Кейт хлопочет, как будто я одной ногой стою в могиле.
– Ну, вы сегодня отлично выглядите. Должно быть, чувствуете себя как заново рожденный.
– Могло быть и лучше, – заметил Ной, пожав плечами. – Хотя, конечно, могло быть и хуже. Но голова у меня в порядке, если ты об этом.
– Не кружится? Не болит? Наверное, вам в любом случае стоит отдохнуть. Если хотите, чтобы я покормил вас с ложечки, только скажите.
Ной ткнул меня пальцем:
– Даже не вздумай!… Я терпеливый человек, но не святой. И сейчас мне не до шуток. Последние два дня меня держали взаперти и не давали подышать свежим воздухом. – Он указал на шкаф: – Достань, пожалуйста, свитер.
Я уже знал, куда он собирается.
– На улице тепло, – сказал я.
– Просто дай свитер! И если попытаешься сам натянуть его на меня, честное слово, получишь в нос.
Через несколько минут мы покинули комнату, прихватив с собой хлеб. Ной брел по коридору, и я видел, что он заметно расслабился. Хотя Крик-Сайд всегда был для нас чужым местом, для Ноя он стал домом, и старик чувствовал себя здесь уютно. И прочие обитатели Крик-Сайда скучали по нему – он заглядывал в открытые двери, махал в знак приветствия, перекидывался с приятелями парой слов и обещал, что позже непременно заглянет почитать.
Ной запротестовал, когда я попытался взять его под руку, поэтому я просто шел рядом. Он и впрямь держался на ногах не совсем уверенно, но, как только мы вышли на улицу, я окончательно убедился, что Ной справится. И все-таки потребовалось немало времени на то, чтобы добраться до пруда. Я огляделся и заметил, что злополучный корень вытащили. Наверное, Кейт напомнила о нем одному из братьев, или же они сами обо всем позаботились.
Мы сели на привычное место, но лебедя не увидели. Решив, что он прячется на противоположной стороне пруда, я откинулся на спинку скамьи. Ной принялся ломать хлеб на маленькие кусочки.
– Я слышал, ты рассказывал Кейт про дом. Как там мои розы?
– Еще не все закончено, но вам непременно понравится.
Ной сложил кусочки хлеба на коленях.
– Этот сад много для меня значит. Он твой ровесник.
– Правда?
– Первые кусты я посадил в апреле 1951 года, – кивнув, продолжал Ной. – Конечно, большинство из них пришлось пересадить, когда я окончательно решил, как должен выглядеть сад.
– Джейн говорила, это был сюрприз для Элли… вы показали жене, как сильно любите ее.
Ной фыркнул:
– Это только половина истории. Впрочем, неудивительно, что Джейн так считает. Они с Кейт искренне полагают, что я буквально млел при каждой мысли об Элли.
– А разве нет? – с наигранным испугом спросил я. Ной засмеялся:
– Мы частенько ссорились, как и все нормальные пары. Но быстро мирились. Что касается сада, тут они отчасти правы. – Он переложил хлеб на скамью рядом с собой. – Я посадил розы, когда Элли была беременна. Ей все время было плохо; я думал, это пройдет через несколько недель, но увы. Иногда она вообще не могла встать с постели, и я знал, Элли будет чувствовать себя совсем несчастной, когда наступит лето. Поэтому я решил сделать так, чтобы ей по крайней мере было на что полюбоваться из окна спальни. – Ной прищурился, глядя на солнце. – Сначала там было одно сердце, а не пять.
– А я и не знал, – удивился я.
– На самом деле я этого не планировал. Когда родилась Джейн, мне показалось, что одинокое сердечко выглядит довольно жалко, поэтому я решил посадить побольше кустов. Но дел было столько, что я все откладывал и откладывал, а когда наконец принялся за работу, Элли снова забеременела. Когда она увидела, чем я занимаюсь, то решила, что это в честь следующего ребенка. Она сказала, что сюрприза приятнее я ей еще не преподносил. В итоге я просто не мог остановиться. Поэтому девочки правы только отчасти. Первое сердце действительно было романтическим подарком, а остальные скорее нелегким бременем. Ведь цветы нужно не только посадить, но и вырастить. Ухаживать за розами непросто. Пока куст молод, он растет, как дерево, так что приходится все время придавать ему нужную форму. Когда розы начинали цвести, я постоянно бегал вокруг них с ножницами. Долгое время казалось, что розарий вообще никогда не примет нужный вид. И потом, у роз чертовски острые колючки. Руки у меня вечно были перебинтованы, как у мумии. Я улыбнулся:
– Готов поклясться, Элли оценила ваши труды.
– О да. По крайней мере поначалу. А потом попросила свести весь розарий под корень.
Я подумал, что ослышался, но выражение лица у Ноя было недвусмысленное. Я вспомнил, как грустно мне порой было смотреть на картины Элли, изображавшие сад.
– Но почему?
Ной вздохнул.
– Она любила сад, но ей было слишком больно его видеть. Стоило Элли выглянуть из окна, и она начинала плакать, как будто у нее сердце разрывалось.
Я не сразу понял почему, а потом произнес:
– Из-за Джона…
Джон, их сын, умер в четырехлетнем возрасте от менингита; Джейн, как и Ной, редко упоминала о нем.
– Она чуть не умерла, когда потеряла его. – Ной помолчал. – Я сам чуть не умер. Джон был такой прелестный малыш – и именно в том возрасте, когда дети начинают познавать мир, когда им все кажется новым и прекрасным. Он всегда пытался играть со старшими и бегал за ними по двору. Джон никогда не болел. Ни воспаления уха, ни серьезной простуды. У нас был настоящий шок. Вот только он играл во дворе, а через неделю его похоронили. После этого Элли не могла ни есть, ни спать, если она не плакала, то бродила по дому как лунатик. Я сомневался, что она оправится. Тогда жена и попросила меня уничтожить розарий.
Ной замолчал. А я даже не мог вообразить, каково это – потерять ребенка.
– Почему же вы не выкорчевывали розы? – спросил я наконец.
– Подумал, что в ней говорит горе, – негромко ответил Ной. – Я не был уверен, действительно ли она этого хочет или же у нее просто очередной приступ. Поэтому я ждал. Попроси она еще раз, и я бы сровнял
