появилась первая статья о Генри Лэмбе: «МАТЬ ОТЛИЧНИКА УЧЕБЫ: СОВЕРШЕН НАЕЗД И БЕГСТВО С МЕСТА ПРОИСШЕСТВИЯ, А ПОЛИЦИЯ БЕЗДЕЙСТВУЕТ»… Заголовок разложенной на дубовом столе газеты словно стоял у него перед глазами…
Его голос: «…просто рассказать, что было на самом деле».
Ее голос: «Конечно… Нас остановили два пацана, пытались ограбить, но ты бросил в одного шину, а я села за руль и рванула, как… рокер какой-нибудь, вот только не заметила, что сбила человека».
«Но ведь так оно и было, Мария».
«Было, да кто поверит?»
Шерман глянул на Киллиана. Киллиан смотрел с напряженной полуулыбкой. Поднял руку, дескать, подождите говорить, послушайте дальше. Куигли не спускал глаз с магического аппарата. Изо всех сил сжимал губы, которые сами собой расплывались в широкую ухмылку.
Вскоре пришел великан: «Вы здесь проживаете?»
Голос Шермана: «Вам же сказано, у нас нет времени».
Тон ужасно высокомерный и раздраженный. Вновь Шерман пережил унижение той минуты, ужасное чувство, что сейчас ему придется вступить в некий мужской поединок, весьма вероятно, даже схватиться врукопашную, и выйти победителем он заведомо не сможет.
«Вы не проживаете, она не проживает. Что же вы тут делаете?»
Раздраженный сноб: «Это вас не касается! А теперь будьте добры, убирайтесь!»
«Вы тут лицо постороннее. Так? Дело серьезное».
Затем голос Марии… перебранка… страшный треск, стул разваливается, и великан падает на пол… его позорное бегство… заливистый хохот Марии…
Наконец ее голос: «Жермена платит всего триста тридцать один доллар в месяц, а с меня берет семьсот пятьдесят. Этот дом с пониженной квартплатой… Они бы рады ее схватить за руку и выставить отсюда».
Вскоре голоса стихли… и Шерман вспомнил, заново прочувствовал те судорожные объятия в постели…
Когда лента кончилась, Шерман сказал:
— Боже мой, это поразительно. Откуда это у вас?
Глядя на Шермана, Киллиан показал пальцем на Куигли. Шерман повернулся к Куигли. А тот как раз этого момента и ждал.
— Как только вы сказали мне, где она говорила вам про эти фокусы с квартплатой, я понял. С ходу понял. Они же психи. И не один Хиллиг Уинтер. Запись там включается с голоса. Ну, я сразу и кинулся. У этого типа микрофоны спрятаны в каждой квартире в коробках переговорного устройства. А магнитофон внизу, в подвале, в запертом шкафу.
Шерман недоуменно смотрел на непривычно сияющее лицо Куигли.
— Но зачем ему вся эта морока?
— Чтобы выкидывать съемщиков! — радостно пояснил Куигли. — В таких домах с пониженной квартплатой половина народу живет нелегально. Половина подснимает, вот как ваша приятельница. Но доказать это в суде — поди попробуй. И вот этот маньяк записывает все разговоры в доме на пленку. Запись включается, как только раздается голос. Поверьте мне, не один он такой.
— Но… это ведь незаконно?
— Незаконно! — с огромным удовольствием повторил Куигли. — Это настолько незаконно, что даже не смешно! Это настолько, блядь, незаконно, что, если бы он вот прямо сейчас вошел в дверь, я бы ему сказал: «Привет, я забрал твою хренову пленку. Что скажешь?» А он ответил бы: «Не понимаю, о чем речь» — и тихо-мирно удалился бы. Я ж говорю вам: они совершенно шизанутые, эти маньяки.
— И вы пошли и забрали ее? Как же вы туда пробрались-то вообще?
Невероятно довольный собой, Куигли пожал плечами:
— Тоже мне большое дело.
Шерман взглянул, на Киллиана.
— Господи… так может быть… если это на пленке, то может быть… Сразу после того, как это случилось, мы с Марией приехали на эту квартиру и все обсудили в деталях. Если это на пленке — вот было бы… грандиозно!
— Этого нет, — сказал Куигли. — Я прослушал километры пленки. Таких давних разговоров там нет. Наверное, он время от времени записывает новые поверх старых, чтобы не тратиться на новую пленку.
Воспрянув духом, Шерман сказал Киллиану:
— Что ж, может быть, и этого достаточно!
— Между прочим, — присовокупил Куигли, — вы не единственный визитер, кого она у себя там принимает.
Киллиан прервал его:
— Ладно, ладно, это в данный момент представляет разве что исторический интерес. Тут, Шерман, дело обстоит вот как. Мне не хотелось бы вселять в вас чересчур радужные надежды. У нас две серьезные проблемы. Во-первых, Мария напрямую не говорит, что парня сбила она, а не вы. Она лишь косвенно это подтверждает. Половину ее высказываний можно трактовать так, что она, похоже, подтверждает то, что говорите вы. Ничего, это тоже хорошее оружие. За глаза хватит, чтобы посеять у присяжных сомнения. Она определенно подтверждает вашу версию о том, что имела место попытка ограбления. Но есть и другая проблема, и, честно говоря, я понятия не имею, как ее решить. Дело в том, что эту пленку нельзя использовать как вещественное доказательство.
— Да? Но почему же?
— Как сказал Эд, это совершенно незаконная пленка. Шизанутый Уинтер мог сесть за нее в тюрьму. О том, чтобы использовать тайно и незаконно произведенную запись разговора как доказательство в суде, не может быть и речи.
— Но тогда зачем вы посылали к ней с магнитофоном меня? Тоже тайно произведенная запись. Как же вы ее-то собирались использовать?
— Она тайная, но законная. У вас есть право записывать ваши собственные разговоры, хоть тайно, хоть явно. Но если это чей-то чужой разговор, такую запись закон запрещает. Если бы этот псих Уинтер записывал свои собственные разговоры, тогда пожалуйста.
Шерман уставился на Киллиана с открытым ртом: все его едва народившиеся надежды рухнули.
— Но это несправедливо! Это же… доказательство крайней важности! Не могут же они из-за какой-то формальности не принять во внимание такое важное свидетельство!
— Да? Так вот знайте: могут. И именно так они и сделают. А нам надо подумать о том, как бы с помощью этой пленки выудить у кого-нибудь законные показания. Ну, к примеру, найти способ заставить эту вашу приятельницу Марию во всем сознаться. Ценные мысли имеются?
На секунду Шерман задумался. Потом вздохнул и уставился в пространство. Абсурд какой-то.
— Да вы ее и прослушать эту чертову дребедень не заставите.
Киллиан поглядел на Куигли. Куигли покачал головой. Все трое умолкли.
— Погодите-ка, — произнес Шерман. — Дайте взглянуть на пленку.
— Взглянуть? — переспросил Киллиан.
— Ну да. Дайте ее мне.
— Вынуть из магнитофона?
— Да. — Шерман протянул руку.
Куигли перемотал кассету и осторожно, словно это тончайшей работы стеклянная статуэтка, вынул из аппарата. Подал Шерману.
Шерман взял ее обеими руками и принялся разглядывать.
— Будь я проклят, — наконец проговорил он, подняв взгляд на Киллиана. — Она моя.
— Что значит ваша?
— Моя кассета. Я ее записывал.
Киллиан оторопело посмотрел на него, как бы пытаясь понять шутку.
— Что значит — вы ее записывали?
— А то, что в тот вечер я сам зарядил себя аппаратурой — из-за статьи, которая только что вышла в
