— Напиши отцу письмо или попробуй позвонить, если решишься. А после этого, когда он предложит тебе навестить его, в чем я ни капельки не сомневаюсь, езжай. И, уверяю тебя, ты увидишь прошлое в совершенно другом свете. Старые воспоминания разгладятся, как складки на брюках, и ты избавишься от тяжелого груза, который давит тебя.
— Поживем — увидим. Но, в любом случае, спасибо, что выслушала.
Людей, сидящих в ресторане, становилось все меньше и меньше. Зал пустел, и Трэвору с Атой вскоре грозило полное одиночество. Оба уже порядком захмелели, но, понимая, что пора уходить, совсем не торопились этого делать. Ате было тепло и уютно, впервые с того момента, как она пришла в себя в итальянской больнице. Появилось то ощущение комфорта и спокойствия, которого, как она боялась, не будет уже никогда. Это можно было списать на действие вина, а можно было объяснить тем новым чувством, которое она испытала в книжном магазине, глядя на Трэвора. Тепло и какая-то мучительная нежность охватили ее тело и душу, сжали в приятных тисках. Ей хотелось говорить с Трэвором, слушать его, уплывать в страну мягкой светлой музыки, легких движений и призрачных грез. Пусть нет воспоминаний, но зато есть это дымное очарование ресторанного вечера вдвоем. Глаза Аты закрылись, и голова тихо опустилась на грудь.
5
Удивление Аты не знало границ, когда на следующий день она проснулась в знакомом гостиничном номере. Это надо же — заснуть в ресторане! Интересно, какого мнения об этом Трэвор. Странно, что он до сих пор не пришел будить ее — может, обиделся? Решил, что показался ей не интересным собеседником, и она заснула. Ну что за бред — причина-то в ее усталости. И потом, выпила она вчера изрядно. И, кстати, поела тоже. Обжора и пьяница. Ну и смешные же у нее мысли! Интересно, как Трэвор умудрился принести ее в номер, не разбудив? Либо он очень старался не потревожить ее сон, либо она спала так крепко, что ее не разбудил бы и пушечный выстрел.
Какие новости ожидают ее в полиции? И есть ли они? Ата загрустила. Город, не вызывающий никаких воспоминаний, в котором ее никто не ищет и никто, не знает… Жила ли она здесь вообще? Что, если нет? Чужое имя, чужой адрес — тогда зачем ей все это? Как хорошо было вчера в ресторане с Трэвором, когда она забыла обо всех вопросах, на которые нет ответа. Но настал день, и возвращение к ним неизбежно. Вновь погружение в беспамятство и постоянный поиск наводящих деталей.
В ванной Ата постаралась смыть с себя тоску и похмелье. Да, посидели вчера действительно недурно — в ее голове спрятался микроскопический дятел и пытался навести там свои порядки. Ата завернулась в махровое полотенце и прошла в комнату.
Как ни в чем не бывало на диване сидел невозмутимый Трэвор. Увидев обмотанную полотенцем Ату, он даже не подумал отвести взгляд.
— Правила приличия придуманы, конечно же, не для Трэвора Лоу! Зачем они ему! — искренне возмутилась Ата. — Зачем стучать в закрытую дверь, когда можно в нее войти!
— Кто бы говорил о правилах приличия! Я слышу это от девушки, уснувшей прямо в ресторане? Забавно. Ты даже не помнишь, как я затаскивал тебя в номер! Как бы ты заговорила, если бы я, не достучавшись в него, оставил тебя на пороге?
— Это в твоем духе, Трэвор. Удивлена, что ты не поступил именно так.
Нет, ему определенно нравится ругаться с ней. Она становится такой забавной, когда злится. Так смешно морщит маленький, чуть вздернутый носик и сверкает хризолитовыми глазками! Трэвор даже улыбнулся от удовольствия.
— Тебе смешно! Не знаю, какова моя обычная норма алкоголя и пью ли я вообще, но сегодня в моей голове определенно поселился дятел — следовательно, вчера я все-таки перебрала.
— Не расстраивайся, это бывает со всеми.
— Пьяницами и обжорами?
— Ага. — Трэвор подмигнул Ате и встал с дивана. — Одевайся, и пойдем завтракать. Затем направим стопы свои по проторенной дорожке в полицейский участок.
Лицо Аты вновь стало напряженным, в глазах появилась тревога. Трэвор сразу же заметил эту перемену в ее настроении. Что ж, попытаемся исправить положение, решил он про себя.
— Не переживай. Ту сумму, которую я им дал вчера (не считай меня меркантильным), они должны, просто обязаны отработать. Этот пучеглазый сержант, как бишь его… неважно, обещал пустить твое дело к высшему начальству. Уверен, новости будут. Не сегодня, так завтра. Так что грусть из глаз — долой.
Ата сделала не слишком удачную попытку улыбнуться, но все же была очень признательна Трэвору. Как он изменился к ней в последнее время! Даже удивительно. Пытается понять ее, развеселить. И куда только подевался брюзга, сопровождавший ее в Италии?
Если бы она спросила об этом Трэвора, он бы и сам не смог толком объяснить, что происходит. Он не был бесчувственным человеком, но заботиться о ком-то, поднимать кому-то настроение — Трэвор считал себя неспособным к проявлениям чувств подобного рода. Если не вспоминать Лилиан, конечно. Да, пожалуй, после Лилиан ни одна женщина не вызывала в нем желания позаботиться о ней, скорее уж убежать от нее на все четыре стороны или просто переспать без последствий. Ата не относилась ни к первой, ни ко второй категории женщин. Да, первое время позывы удрать, конечно, были. Но ведь потом они нашли общий язык. А переспать? Да, надо признаться, Ата нравилась ему. Нравилась, не смотря на то, что он всеми силами гнал от себя это навязчивое чувство. Переспать? Возможно… Но едва ли без последствий — самое страшное заключается именно в этом. Он сам захочет последствий, а если точнее, он не сможет без них. Господи, только бы полицейские поскорее установили ее личность. Пора заканчивать со всей этой неразберихой, пока не влип по уши. Окончательно и бесповоротно.
Вол-тинг-тон. Вол-тинг-тон. Вол-тинг-тон. Звучит как китайский колокольчик, только выглядит как-то ужасно однообразно, совершенно не соответствуя ассоциации, навеянной его названием. Для нее это не город-колокольчик, а город-тоска-безысходность.
Поесть Ата так и не смогла. Мало того, что ее мутило после вчерашнего, так еще и волнение перед неизвестностью окончательно отбило аппетит. Она молча шагала рядом с Трэвором, прислушиваясь к цоканью своих маленьких каблучков. Вол-тинг-тон. Она не знает, была ли в Китае, но очень хотела бы там побывать. Колокольчики, ветерки, ароматы благовоний, древние храмы и тихая льющаяся музыка. Так похожая на ее постоянные «не знаю», «кажется», «может быть», «если»…
— Знаешь, Трэвор, я так устала от постоянных «может быть» и «кажется». Иногда я думаю, что никогда не вспомню, какой я была раньше, и буду стоять на трех китах «не знаю», «может быть» и «кажется» всю оставшуюся жизнь.
— Главное, не становись пессимисткой. Это скверная дорога, и ни к чему хорошему она не приводит. Я большую часть жизни исчерпывал себя своим же пессимизмом, и страшно боюсь, что исчерпал до конца. Пессимизм лишил меня воображения, раскрасил в серые цвета те предметы, которые могли переливаться тысячей радужных оттенков. И, понимаешь, я хочу перемен. Безумно хочу, но уже не в состоянии добиться их своими силами. Вот тебе пример: мой врач отправил меня в Италию. Перемена мест, прекрасные виды, интереснейшие достопримечательности — все это должно было, по его мнению, подействовать на меня весьма благотворно. Не тут-то было! Я как загнанный собаками заяц метался среди этого великолепия и не знал, куда себя девать. Пока не нашел твое, слава Богу, не бездыханное тело…
— Спасибо за заботу, — буркнула Ата.
— Прости, ну вот так я выражаюсь. Дело все в том, что даже развлечься своими силами я не в состоянии. Только в твоей истории я почувствовал какую-то заинтересованность.
— Я могу ошибаться, но мне кажется, что тебе стоит просто посмотреть на многие вещи под другим углом зрения.
— А ты думаешь, я настолько примитивен, что…
— Мелисса! Мелисса Линсей!
Ату чуть было не сбил с ног светловолосый парень, которому, по всей видимости, она была жизненно
