то почетно в селении, где живут крофтеры. Во-вторых, высокий красавец Осгард привлекал внимание незамужних девиц, за невинность которых так дрожали их матушки… В-третьих, все считали его человеком не от мира сего и тайком поговаривали, что за талант волынщика Осгард Флинной продал дьяволу душу…
Честно говоря, на все эти домыслы Осгарду было наплевать. Конечно, не очень-то приятно, что в родной деревне тебе и куска хлеба не дадут, но ничего не поделаешь… Становиться крофтером, чтобы добиться расположения односельчан, Осгард не собирался. Слишком скучной ему казалась эта жизнь, полная непроглядной рутины. Что эти люди видели, кроме своего овса и овец? Кроме своих скал и болот, да еще водоворота на севере острова? Ровным счетом ничего. А он, Осгард, за годы своих странствий увидел и узнал столько всего, что даже во сне не снилось ни одному крофтеру, с презрением глядящему в его сторону.
Осгарду было безумно жаль Грэйн, вынужденную прозябать на этом мрачном острове. Правда, она никогда не жаловалась, предпочитая держать в себе все грустные мысли по этому поводу. Однако Осгард был почти уверен в том, что Грэйн может жить где угодно и будет счастлива, лишь бы в этом месте у нее была возможность развернуться, проявить себя. Только остров Скай едва ли самое подходящее место для того, чтобы себя проявить… Прямо-таки порочный круг, в котором она, бедняжка, вертится как белка в колесе.
Осгард видел, что Грэйн не похожа на жителей островного Хайлэнда, она совсем другая. Возможно, именно поэтому он и сочувствовал ей. В ней была какая-то нездешняя мечтательность и тяга к чему-то недосягаемому. А ведь большинство людей, родившихся и живущих на острове Скай, никогда не задумывалось о том, что там, за мрачно-синей линией горизонта… Но не Грэйн — она не знала этого, но мечтала получить эти знания. Иногда Осгарда подмывало взять ее и увезти с собой — в свой мир, полный неизвестности и приключений, сомнений и открытий. Если бы только он мог наверняка знать, что произойдет завтра, да и будет ли это «завтра» вообще… Опутывать Грэйн хлипкими нитями неопределенности Осгарду было страшно, и, по всей видимости, девушка сама понимала это, потому никогда и не просила взять ее в странствия.
Осгард не видел Грэйн почти два года, с того самого дня, когда он в очередной раз решил оставить родную деревушку. Он прекрасно помнил их последнюю встречу. Именно тогда она сшила ему прочный холщовый мешок, куда положила несколько печеных картофелин и кусок пудинга. Как же она изменилась за эти годы! Вытянулась вверх, как молодое деревце, разрумянилась… Русые волосы, перехваченные на затылке синей ленточкой, немного потемнели. Серые льдинки глаз заиграли дымчатыми топазами… Куда только подевалась бледненькая «крошка Грэйни», с которой Осгард два года назад прощался у «Проклятого дуба» — дуба, разбитого молнией в одну из грозовых ночей.
— Ты повзрослела, крошка Грэйни, — задумчиво произнес Осгард, снимая с плеч сумку. — Выросла…
— Тебя послушать, прошло не два года, а лет десять, — улыбнулась Грэйн. Она подошла к печи и бросила в кипящую воду очищенный картофель. — Садись. Сейчас я приготовлю ужин. Ты небось страшно голодный.
— Как волк, — весело отозвался Осгард. На него пахнуло теплом и уютом дома, в который он всегда любил приходить. Не доставало только улыбчивой и мягкой Энни… — Как ты здесь?
— Ничего. — Грэйн повернула к нему разрумянившееся от пара лицо. — Ничего… Ничего хорошего и ничего плохого. Как еще может быть в Гоннуэе?
— А я, честно говоря, боялся, что не застану тебя здесь…
— Это еще почему? — удивилась Грэйн.
— Девушки твоего возраста имеют обыкновение выходить замуж… — усмехнулся Осгард и вытащил из кармана куртки трубку и табак. — Тебе эта мысль не приходила в голову?
— Ни разу, — покачала головой Грэйн.
— Зато наверняка приходила в голову молодым гоннуэйцам… — Осгард забил табак в трубку и ехидно посмотрел на Грэйн.
— Не без этого, Осгард Флинной. Правда, моя коллекция местных женихов в последнее время поредела, но, признаться, я не горюю.
— Значит, замуж не собираешься? — не то спросил, не то ответил своим мыслям Осгард.
— Нет. Боюсь, что куковать мне до старости в одиночестве, — притворно скорбно пожаловалась Грэйн.
— Так выходи…
— Не тянет меня, Осгард, ни к кому меня не тянет… Иногда мне кажется, что на острове Скай все парни — братья-близнецы. Все одинаковые, все на одно лицо.
— Проблема не в них, а в тебе, Грэйн. Твое место — не остров Скай, и твой жених — не деревенский парень.
— А кто же?
— Не знаю… Послушай, Грэйн, что если тебе продать хозяйство и…
Грэйн поставила на стол кастрюлю с картофелем и заглянула в темные глаза Осгарда.
— Неужели ты считаешь, что я не задумывалась об этом? Только мое «хозяйство», как ты выразился, стоит так мало, что мне за него светит только утлое суденышко, которое сможет довезти меня лишь до ближайшего острова… Вот тебе и хозяйство… Расскажи лучше о себе. — Грэйн придвинула к мужчине тарелку и ложку. — Только поешь сначала.
Осгард действительно был голоден. Он накинулся на картошку так, как будто ел впервые за несколько дней. Грэйн вяло поковырялась у себя в тарелке — после разговора о замужестве аппетит у нее пропал — и переложила оставшийся картофель Осгарду. За что он был ей явно признателен, но поблагодарить не смог, потому что для этого пришлось бы оторваться от еды.
После ужина Грэйн убрала со стола, сложила в корыто грязную посуду и приготовилась слушать, как сказку, рассказ Осгарда о его путешествии. Однако говорить о себе Осгард был не настроен. Так или иначе хитрец старался перевести тему разговора на саму Грэйн. Это было ей не слишком приятно — кому нравится говорить о том, что в жизни ничего не произошло, не сдвинулось с мертвой точки?
— Послушай, Осгард… — Грэйн пыталась отмахнуться рукой от сизого дыма, платком повисшего над столом. — Прошу тебя, прекрати расспрашивать обо мне… Я живу как прежде. Поверь, за два года ничего не изменилось… Конечно, тебе, человеку, видевшему свет, сложно представить, что такое возможно. Но здесь, в Гоннуэе, не бывает по-другому…
— Ладно, не вешай нос, — подбодрил ее Осгард, втягивая в себя ароматный дым вишневого табака. — Все я понимаю. Я тут кое-что привез. Надеюсь, тебе понравится.
Его рука нырнула в холщовую сумку и извлекла из нее маленький мешочек из темно-коричневой кожи. Глаза Грэйн блеснули любопытством — ни дать ни взять два дымчатых топаза.
— Интересно-интересно, что же дядя Осгард привез нам из дальних стран? — шутливо, но втайне затаив дыхание, поинтересовалась Грэйн.
— Сейчас сама увидишь, племянница, — ехидно отозвался Осгард и аккуратно вытащил из мешочка тоненькую золотую цепочку.
Грэйн всплеснула руками и издала звук, который, как показалось Осгарду, должен был выражать восхищение. Короткая витая цепочка состояла из маленьких, затейливо изогнутых звеньев. На цепочке висел крошечный золотой кулон в виде листочка папоротника, в центре которого каплей крови мерцал гранат.
— Это тебе на счастье, — произнес Осгард, протягивая Грэйн цепочку. — Ты ведь всегда мечтала о том, чтобы найти цветок папоротника.
— Вот здорово, Осгард! — Грэйн перегнулась через стол и звонко чмокнула мужчину в колючую щеку. Правда, в следующую секунду лицо ее немного омрачилось. — Он, наверное, очень дорогой…
— Не думай об этом, — успокоил ее Осгард. — Я купил его на «легкие деньги». Мне хорошо заплатили за игру на одном из праздников в Ливерпуле. Правда, тогда пришлось напяливать на себя немыслимый костюм, который эти тупицы-англичане считают «шотландским». Кроме всего прочего, он оказался еще и мал… Но это все мелочи. В общем, отыграл я на волынке всего несколько часов, зато получил прилично. На следующий день после своего выступления я увидел это украшение. Разве я мог не купить его?
