– Нет, – сказал я.
– Да что ты, все помнят! – настаивал Кердон. – Сам-то я видел его так же хорошо, как тебя сейчас. Вот только выглядел он не как обычный человек.
– Нет, – снова сказал я женщине-змее, и глаза мои сами собой закрылись от усталости.
– Ты знаешь, кто такая Великая Мать-богиня?
Я снова открыл глаза и, поскольку лежал на животе, подпер голову руками, чтобы снова не уснуть. Я видел ноги Кердона и примятую траву, казавшуюся в свете костра черной.
– Нет, не знаю, – сказал я и прибавил:
– Хотя где-то я о ней, кажется, слышал.
– Спартанцы называют нас рабами, однако были и мы некогда свободны.
Многие из нас служили гребцами на галерах Миноса, однако делали это за деньги и во имя его славы, которую делили с ним.
Кердон, и без того говоривший шепотом, теперь совсем понизил голос, и я с трудом мог его расслышать, хотя он почти касался губами моего уха.
– Мы поклонялись тогда Великой Матери-богине[43] и теперь остаемся ее верными почитателями. Считается, что ее сместил Громовержец. Он силой овладел ею, и такова была его мощь, что она родила ему две Пятерни – пять мальчиков и пять девочек. И все же она ненавидит его, хотя он одаривает ее ливнями и расщепляет молниями ее дубы, демонстрируя свою силу. Спартанцы говорят, правда, что дубы принадлежат Громовержцу, однако этого быть не может. Если б они были его, разве он стал бы их ломать?
– Не знаю, – сказал я. – Возможно.
– Все деревья принадлежат ей, – прошептал Кердон. – Ей одной. Именно поэтому спартанцы заставляют нас срубать их, выкорчевывать пни и распахивать поля. Весь Лакедемон был покрыт дубами и соснами, пока мы были свободны. А теперь спартанцы утверждают, что не только Спартой, но и всем Пелопоннесом правит Охотница, потому что она любимая дочь Громовержца, и требуют, чтобы мы забыли о Великой Матери-богине. Но мы ее не забываем. И никогда не забудем.
Я попытался кивнуть, но голова была точно свинцом налита.
– Да, мы считались их рабами, но теперь нам пришлось стать воинами. Ты ведь видел мои дротики и пращу?
Я не мог припомнить, но сказал, что да, видел.
– Еще год назад они бы просто убили меня, если б только я до кого-то из них дотронулся. Только они имели право носить оружие, и все арсеналы тщательно ими охранялись. Но потом пришли войска Великого царя, и мы понадобились спартанцам в качестве воинов. А разве можно заставить воинов оставаться рабами? Грядет восстание!
– А для начала ты, видно, хочешь, чтобы я, будучи твоим рабом, восстал против тебя, – сказал я. Мне было совершенно ясно, что именно за этим он и пришел.
– Конечно! – И он плюнул мне в лицо.
– Но ведь сейчас здесь никаких спартанцев нет. – Я сел, протирая глаза.
– Или есть? Или все-таки эта страна тоже принадлежит им?
– Нет у них никакой страны! Только один полис. А весь Пелопоннес принадлежит нам! И ни в какой мы сейчас не в Спарте. Она куда южнее, далеко отсюда.
– Так зачем же туда возвращаться? Ведь у тебя есть и верные друзья, и оружие.
– Там остались наши жены и дети. И ты должен пойти с нами. Ты должен найти Великую Мать-богиню и коснуться ее, как того бога. Мы же коснемся губами лишь земли у ее ног, ибо это означает поцеловать Мать-Землю. А потом мы прогоним спартанцев, вновь оттесним их к самому морю, и наша богиня станет править нами. Твой меч у меня, и я отдам его тебе, если ты согласишься возглавить наш отряд. И станешь верховным жрецом нашей богини.
– Хорошо, я согласен, – сказал я. – Выступим утром, после ночного отдыха.
– Отлично! – Кердон широко улыбнулся, и я увидел, что три передних зуба у него выбиты. – Ты не забудешь?
– Я запишу.
– Нет, – сказал он. – Не записывай, это могут прочесть.
Но я все-таки записал весь наш с ним разговор.
Он отошел в сторонку, растянулся на земле и мгновенно уснул, и тут ко мне снова явилась та женщина- змея.
– Ну что, отдашь его мне?
– Кто я такой, – удивился я, – чтобы решать его судьбу, сказав тебе 'да' или 'нет'?
– Дай ему что-нибудь из своих вещей, – посоветовала мне женщина-змея, – омой его водой или хотя бы коснись его. Если ты его всего лишь коснешься, он сразу станет настоящим.
– Он и так настоящий, – возразил я. – Настоящий человек из плоти и крови, как и я. Это ты – ненастоящая. – Я рассердился, однако ее слова заставили меня призадуматься.
– А что может быть более эфемерным, чем эти его мечты! – презрительно прошипела женщина-змея. Когда она говорила, изо рта у нее вырывался раздвоенный язычок голубоватого пламени. – Ну а ты? О чем, собственно, мечтаешь ты сам? Вдруг да и я могу помочь тебе?