Женщины (их было трое, грязных и изможденных) подтвердили, что он самый.
Я взялся за левый сапог Бимира и потянул на себя, выпрямляя ногу.
– Он кажется не таким уж огромным сейчас, когда валяется на полу.
– Осторожнее, – прошептала одна женщина. – Не поскользнитесь на крови, сэр.
– Постараюсь. – Я старался не ступать в бурую жижу, пузырившуюся под ногами, хотя испытывал большое желание растоптать мерзких крохотных тварей, плававших в ней. – Четыре с половиной шага. Если считать по ярду на шаг, получаем тринадцать с половиной футов роста. Это полезно знать. – Я повернулся к Бертольду Храброму и положил руку ему на плечо: – Мне надо ехать в Утгард, как я говорил тебе ночью, но я постараюсь вернуться поскорее. Тем временем вам с женщинами следует расчленить тело и избавиться от него любым способом. Если другие ангриды спросят…
– Да, юноша. Что это?
– Ветер. Ветер в дымоходной трубе.
Неистовый северный ветер взвыл в трубе, словно услышав мои слова.
– Прямо настоящий ураган, верно? Это большая труба, сэр, и в нее всегда залетает ветер.
– Мне нужно идти. Похоже, Гильф уже убежал. За стаей гончих Вальфатера, хотя я не слышал их лая сегодня ночью. Мой конь все еще стоит в хлеву?
– Наверное, сэр. Наткнулся на него, когда искал вас. Ваше седло тоже там.
– Я скоро вернусь, постараюсь поскорее.
Я выхватил у Бертольда Храброго узел, зажал под мышкой и снова выскочил под проливной дождь.
Несомненно, Герда и Бертольд Храбрый встречались в ближайшем от дома лесу. Я вспомнил, в какой стороне от хлева тот находился. Стараясь держаться левым боком к ветру, я погонял жеребца, покуда тот не пустился галопом, выбрасывая фонтаны воды и грязи из-под копыт.
В свете молнии я увидел поросшие мхом стволы деревьев и громко позвал Дизири. Никто не откликнулся, но дождь прекратился.
Не стих, а прекратился полностью. Молнии больше не сверкали, гром не гремел, и ледяные капли не сыпались с листьев над моей головой, когда я проводил по ним рукой. Тьма не рассеялась, но позеленела. Где-то далеко в горах протяжно провыл волк.
Я ехал вперед и вскоре пересек журчащий серебристый ручей, не имевший ничего общего с речушкой, протекавшей в Йотунленде. Солнце так и не взошло, и звезды не светили в небе, однако тьма начала постепенно рассеиваться. Хотя воздух вокруг меня оставался совершенно неподвижным (возмущаемый лишь моим дыханием), в верхушках деревьев шарил ветер, протяжно выпевая сотни разных имен.
В том числе и оба моих.
Я остановил коня и прислушался. И приподнялся на стременах, чтобы слышать лучше.
–
Имена, которые я услышал раньше, – мои имена, – больше не повторялись.
–
Кто-то бежал мне навстречу – бежал, спотыкаясь, падая и снова вскакивая. Я услышал хриплое, с присвистом, дыхание и судорожные всхлипы еще прежде, чем кусты рядом зашевелились и раздвинулись и оборванный мальчишка с испуганно вытаращенными глазами выскочил из зарослей и вцепился в мой сапог.
– Ты кто? – спросил я.
Он открывал и закрывал рот, но из груди у него вырывались лишь рыдания.
– Ты весь измазан в грязи и, похоже, напуган до смерти. За тобой кто-то гонится?
Продолжая давиться рыданиями, он помотал головой.
– Это Эльфрис, верно? – Я огляделся по сторонам. – Вроде да, но если это твое настоящее обличье, ты не эльф. Почему ты бежал?
Мальчишка указал пальцем на свой рот и снова потряс головой.
– Ты голоден?
Он кивнул, и мне показалось, будто в глазах у него затеплилась надежда.
– У меня нет… Постой-ка.
В узелке Бертольда Храброго я обнаружил буханку ржаного хлеба и головку сыра. Я разломил хлеб и сыр на две части и отдал мальчишке куски поменьше. Хлеб оказался свежим, и сыр вкусным.
– За столом принято вести беседу, – сказал я, прожевав и проглотив первый кусок. – Когда я был маленьким, мы с братом просто уплетали за обе щеки в гробовом молчании, но в замке герцога Мардера едят иначе. Полагается разговаривать о погоде, об охоте или о чьем-нибудь новом коне.
Снова указав пальцем на свой рот, мальчишка помотал головой.
– Ты не можешь разговаривать?
Он кивнул.
Я спешился.
– Проглоти-ка сыр и открой рот. Я хочу посмотреть.
