Я все еще чувствовал вкус ее губ; и ее волосы пахли свежей землей и сладковатым дымом.
– Мужчины, которых я целую, не покидают меня, покуда я сама их не прогоняю.
Я хотел встать, но понял, что не могу отойти от нее ни на шаг.
– Я не мужчина, Дизири, я просто ребенок.
– Ты мужчина! Мужчина! Дай мне каплю своей крови, и я докажу тебе.
К утру дождь прекратился. Мы с ней плавали в реке и лежали, словно две змеи, на огромном затененном валуне, возвышавшемся всего на дюйм над водой. Я знал, что стал совсем другим, но не понимал, в чем именно состоит произошедшая со мной перемена. Наверное, так чувствует себя гусеница, минуту назад превратившаяся в бабочку и еще не высушившая свои крылышки.
– Скажи мне, – спросил я, – если появится другой мужчина, он увидит тебя такой же, какой вижу я?
– Другой мужчина не появится. Разве твой брат не рассказывал тебе обо мне?
Я не понял, имеет она в виду Бертольда Храброго или тебя, Бен, но я помотал головой.
– Он меня знает.
– Его ты тоже целовала?
Она рассмеялась и отрицательно потрясла головой.
– Бертольд Храбый говорил, что эльфы черные как сажа.
– Мы моховые эльфы, Эйбел. И мы обитатели леса, а не дымоходных труб. Вы называете нас дриадами, лесными духами, покровителями деревьев. Ты можешь сам придумать для нас любое имя. Как бы ты хотел называть нас?
– Ангелы, – прошептал я, но она вдруг прижала палец к моим губам.
Я моргнул и отвел взгляд в сторону. И теперь, когда я видел Дизири лишь краем глаза, мне показалось, что она не похожа на девушку, с которой я плавал в реке, и на всех девушек, с которыми я совсем недавно занимался любовью.
– Хочешь увидеть?
Я кивнул и почувствовал, как жилы на моей шее набухают и извиваются, словно змеи.
– Боже мой! – проговорил я и не узнал своего голоса, внезапно ставшего грубым и низким.
Ужасно странное ощущение: я понимал, что изменился, но не понимал, насколько; и потом еще очень долгое время полагал, что вот-вот снова стану прежним. Запомни это.
– Ты не возненавидишь меня, Эйбел?
– Я никогда не смогу возненавидеть тебя.
Я говорил чистую правду.
– Мы отвратительны в глазах тех, кто не поклоняется нам.
Я испустил смешок; гулкий рокот в моем горле также удивил меня.
– Мои глаза принадлежат мне и слушаются меня, – сказал я. – Я закрою их, прежде чем поцеловать тебя, если нам понадобится полное уединение.
Она села и поболтала ногами в прозрачной холодной воде.
– Не при таком ярком освещении.
Взбитый ее ногой фонтанчик воды сверкнул на солнце, и нас обдало дождем серебряных брызг.
– Ты любишь солнечный свет, – сказал я. Я чувствовал это.
Она кивнула.
– Потому что солнечный свет – твоя стихия, твой мир. Солнце подарило мне тебя, и я тебя люблю. Мои соплеменники любят ночь, и поэтому я люблю и солнечный свет, и ночную тьму.
Я потряс головой:
– Не понимаю. Как такое возможно?
– Любя меня, ты можешь полюбить обычную женщину?
– Нет, – сказал я. – Никогда.
И я нисколько не кривил душой.
Дизири рассмеялась, на сей раз насмешливо.
– Докажи, – сказала она.
И снова взбила фонтанчик воды. Изящная тонкая ножка, взлетевшая над сверкающей водой, была зеленой, как молодые весенние листья. Ее лицо, тоже зеленое, заострилось к подбородку подобием треугольника, дерзкое и лукавое. Похожие на сочные ягоды губы прижались к моим, а когда мы отстранились друг от друга, я обнаружил, что смотрю прямо в горящие желтым пламенем глаза. Ее волосы развевались над головой, словно взметенные ветром.
Я обнял Дизири, прижал к груди и снова поцеловал.
Глава 8
