до рудерпоста. Добро, добытое в сражениях, они тоже продавали, как и приобретенные товары. Люди моей страны оставляют самых породистых лошадей себе, но лучших из тех, что идут на продажу, пригоняют в тот самый порт, и молодой жених с ангелом купили себе прекрасных скакунов, а свои переметные сумы набили драгоценностями и золотом. После этого они двинулись в обратный путь, к дому армигера, на виллу, которая располагалась в такой глуши, что туда никто не ездил.

По пути домой они пережили немало приключений и опасностей, и не раз обагрялись кровью их мечи, что прежде часто омывались в морских водах и насухо вытирались о парусину или песок. В конце концов они добрались домой. Армигер шумно приветствовал ангела, его жена плакала от счастья, а слуги причитали и тараторили. И тут ангел сбросил свои коричневые одежды и вновь обернулся прежней дочерью армигера.

Свадьбу запланировали с размахом. В моей стране подготовка к свадебным торжествам занимает не один день – забивают скотину, роют новые печи для жарки мяса, рассылают гонцов за гостями, которым тоже приходится проделать неблизкий путь. На третий день ожидания дочь армигера послала слугу к молодому жениху со словами: «Моя хозяйка сегодня не поедет на охоту. Она приглашает тебя к себе в спальные покои, чтобы побеседовать о пережитых вместе приключениях на суше и на море».

Жених надел лучшие одежды, что купил по возвращении в порт, и вскоре уже стоял перед дверью спальни дочери армигера.

Он нашел ее сидящей в кресле у окна. Она перелистывала страницы старой книги, привезенной ее матерью из родительского дома, и слушала пение жаворонка в клетке. Молодой человек подошел к клетке и увидел золотое кольцо на лапке птицы, и тогда он удивленно обернулся к дочери армигера.

– Разве ангел, которого ты встретил на берегу моря, не обещал тебе помочь найти этого жаворонка? – спросила она. – И самым лучшим путем. Каждое утро я открываю дверцы клетки и выпускаю жаворонка полетать, чтобы он мог размять крылышки, и всякий раз он возвращается туда, где его ждет пища, чистая вода и покой.

Некоторые люди говорят, что свадьба этого молодого человека и дочери армигера была самой прекрасной в истории моей страны.

14. МАННЕА

В тот вечер было много разговоров об истории, рассказанной Фойлой, и на этот раз я сам предложил отложить окончательное решение. На самом же деле меня повергала в ужас предстоящая необходимость выносить приговор; возможно, это чувство родилось во мне благодаря воспитанию среди палачей, которые с самого детства вбивали мне в голову, что член гильдии должен неукоснительно выполнять указания судей, назначенных, в отличие от самих палачей, властями Содружества.

Кроме того, меня смущало и нечто другое. Я рассчитывал, что ужин будет разносить Ава, но, когда мои ожидания не оправдались, я все же встал с койки, облачился в собственную одежду и тихонько выскользнул в сгущающиеся сумерки.

К моему приятному удивлению, оказалось, что я снова прочно стою на ногах. Лихорадка отпустила меня несколько дней назад, но я уже привык считать себя больным (так же, как прежде я по привычке считал себя вполне здоровым) и лежал пластом на койке. Несомненно, есть немало людей, которые ходят и выполняют свою работу, не подозревая, что умирают; другие же лежат в постели весь день, а в действительности они здоровее тех, кто приносит им еду и помогает умываться по утрам.

Шагая по извилистой тропе между палатками, я старался припомнить, когда я чувствовал себя так хорошо. Только не в горах или на озере: там многочисленные лишения и трудности постепенно истощили мои жизненные силы, пока я не пал жертвой лихорадки. Нет, не во время побега из Тракса – тогда я уже был измучен своими дикторскими обязанностями.

Не по прибытии в Тракс – по дороге, в безлюдной местности, мы с Доркас пережили лишения, немногим уступающие тем, что выпали мне на долю в одиноких скитаниях по горам. Даже не в Обители Абсолюта (этот временной отрезок казался мне теперь столь же далеким, как эпоха правления Имара), потому что тогда я страдал от последствий альзабо и проглоченных мертвых воспоминаний Теклы.

Наконец я нашел подходящее сравнение – я чувствовал себя, как в то памятное утро, когда мы с Агией отправились в Ботанические Сады, в первое утро после моего ухода из Цитадели. Именно тогда я обрел Коготь, хотя сам не знал об этом. Я впервые задумался, не был ли он проклятьем, равно как и благословением. Или, возможно, все минувшие месяцы потребовались мне, чтобы полностью оправиться от раны, нанесенной листом аверна вечером того же дня. Я достал Коготь и внимательно вгляделся в его серебристое мерцание, а подняв глаза, обнаружил, что стою перед сияющим алым шатром часовни Пелерин.

До меня донеслось монотонное песнопение, и я понял, что придется подождать, прежде чем храм опустеет, но тем не менее двинулся вперед. Потом я проскользнул внутрь и устроился в часовне у задней стенки. О литургии Пелерин я ничего не стану рассказывать. Подобные обряды отнюдь не всегда удается описать должным образом, а если и удается, не уверен, что это следует делать. Впрочем, Орден Взыскующих Истины и Покаяния, к которому я в свое время принадлежал, имеет собственные церемонии, одну из которых я довольно подробно описал выше. Конечно, эти церемонии отличаются своеобразием, как и церемонии Пелерин, хотя не исключено, что и те и другие некогда имели универсальный характер.

В качестве стороннего и непредвзятого наблюдателя могу заметить, что обряд Пелерин превосходил наши церемонии красотой, но был менее театрален и, в конечном счете, наверное, менее трогателен. Несомненно, костюмы участников обряда были древними и яркими. В песнопениях чувствовалась странная привлекательность, которой я не замечал в других музыкальных произведениях. Наши церемонии имели одну главную цель – возвеличить роль гильдии в глазах ее молодых членов. Возможно, схожие функции выполняли и церемонии Пелерин; если же нет, тогда они стремились привлечь к себе особое внимание Всевидящего, но удавалось ли им это – не могу сказать наверняка. Как бы там ни было, Орден так и не получил особого покровительства.

По окончании церемонии одетые в алое жрицы стали выходить из часовни. Я же склонил голову и сделал вид, будто погружен в молитву. Очень скоро выяснилось, что моя уловка обернулась чем-то серьезным. Я по-прежнему ощущал свое коленопреклоненное тело, но лишь как некое побочное бремя. Я унесся разумом к звездным пустыням, далеко от Урса и неимоверно далеко от архипелага его основных миров, но, казалось, то, к чему я обращался, находилось еще дальше – будто я добрался до стен самой вселенной и теперь кричал сквозь эти стены тому, кто ожидал снаружи.

Нет, не кричал, возможно, я выбрал неверное слово. Скорее я шептал, как, вероятно, Барнох, замурованный в собственном доме, шептал через щель какому-нибудь сочувствующему прохожему. Я рассказывал о том, кем я был, когда носил драную рубаху и глазел на птиц и животных через узкое окно мавзолея, и кем я потом стал. Я говорил также – нет, не о Водалусе и его борьбе с Автархом, но о тех мотивах, которые я когда-то по глупости приписывал ему. Я не обманывал себя мыслью, что мне суждено вести за собой миллионы людей. Я попросил лишь научить меня вести самого себя. И тогда мне показалось,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату