подобное иеродулам, которых я повстречал в замке Балдандерса, но все же лицо человеческое. В сущности, я почувствовал, что если физиономии статуй в садах Обители Абсолюта имитировали лица таких существ, как Фамулимус, Барбатус и Оссипаго, то и последние каким-то чуждым нашему миру образом являлись имитацией лица, которое я видел теперь перед собой. По ходу повествования я часто говорил, что помню абсолютно все. Так оно, в принципе, и есть, но пытаясь сделать набросок этого лица на полях рукописи, я ощущаю полную беспомощность. Ни один эскиз ни в малейшей степени не напоминает оригинал. Могу только сказать, что у анахорета были густые и прямые брови, глаза глубоко посаженные, темно-голубые, как у Теклы. Кожа на его лице была нежная, как у женщины, но, кроме этого, ничего женского я в нем не заметил. Густая черная борода доходила ему до пояса. Одежда казалась белой, но переливалась всеми цветами радуги в тех местах, куда падал свет от свечи.
Я поклонился, как учили в Башне Сообразности, назвался сам и упомянул имя той, что послала меня. Потом добавил:
– А ты, сьер, анахорет из Последней Обители? Он кивнул.
– Я здесь последний из людей. Можешь называть меня Эш.
Он шагнул в сторону, жестом приглашая войти, потом повел меня в комнату в задней части дома, где из широкого окна открывался вид на долину, откуда я начал свое восхождение накануне вечером. В комнате стояли деревянные стулья и деревянный стол. По углам стояли и висели металлические шкафы, тускло мерцавшие в неровном свете.
– Прошу прощения за бедную меблировку, – проговорил он. – Именно здесь я принимаю гостей, но они захаживают так редко, что я начал использовать гостиную в качестве кладовой.
– Когда живешь в уединении в столь затерянном месте, лучше казаться бедным, мастер Эш. Но эта комната не кажется бедной.
Я никак не подозревал, что это лицо способно улыбаться, и все же на нем появилась улыбка.
– Хочешь взглянуть на мои сокровища? Смотри! – Он поднялся, открыл один из ящиков шкафа и поднес свечу, чтобы осветить то, что было внутри. Там лежали квадратные ломти черствого хлеба и пакеты с сушеными финиками.
– Ты голоден? – спросил он, заметив выражение моего лица. – Эта пища не заколдована, если, конечно, ты опасаешься подобных вещей.
Мне стало неловко, потому что у меня еще оставалось немного еды, припасенной на обратную дорогу, но я все же сказал:
– Я не отказался бы от куска хлеба, если ты можешь поделиться.
Он дал мне полбуханки, уже нарезанной на ломти (и очень острым ножом), немного сыру, завернутого в серебристую бумагу, и сухого желтого вина.
– Маннеа – хорошая женщина, – сказал отшельник. – И ты, как мне кажется, хороший человек, из тех, которые сами не считают себя таковыми. Некоторые полагают, что это единственная разновидность хороших людей. Она думает, что я могу помочь тебе?
– Скорее наоборот – что я могу помочь тебе, мастер Эш. Армии Содружества отступают, и скоро война переместится в эти края, а вслед за ней и асциане.
Он снова улыбнулся.
– Люди, не имеющие тени, – так их еще называют. Это одно из многих имен – ошибочное, но в то же время очень точное. Что бы ты подумал, если бы асцианин сказал, что действительно не отбрасывает тени?
– Не знаю, никогда такого не слышал.
– Это старая история. Ты любишь старые истории? Ага, вижу, у тебя загорелись глаза. Жаль, что я не слишком хороший рассказчик. Вы называете своих врагов асцианами (они-то себя так, конечно, не называют), потому что ваши предки считали, будто они пришли с пояса Урса, где в полдень солнце находится прямо над головой. Правда состоит в том, что их родина лежит гораздо дальше на север. И все же они асциане. По легенде, сложенной на самой заре нашей цивилизации, один человек продал свою тень, и его стали гнать отовсюду, куда бы он ни пришел. Никто не желал верить, что он – человек.
Отхлебнув вина, я подумал об асцианском военнопленном, чья койка стояла рядом с моей.
– Что же, тот человек снова обрел свою тень, мастер Эш?
– Нет, но одно время он скитался вместе с другим человеком, не имевшим отражения.
Мастер Эш помолчал, потом добавил:
– Маннеа – хорошая женщина, и я хотел бы угодить тебе. Но я не могу уйти, а война никогда не настигнет меня, как бы там ни маршировали ее колонны.
– Может быть, тебе лучше пойти вместе со мной и успокоить шатлену?
– Этого я тоже не могу сделать.
Вот тогда я понял, что мне придется заставить его пойти со мной, но не видел причин немедленно прибегать к принуждению – завтра утром времени для этого будет достаточно. Я пожал плечами, будто отказываясь от дальнейших уговоров, и спросил:
– Могу ли я, по крайней мере, переночевать здесь? Я должен вернуться и доложить о твоем решении, но отсюда шагать лиг пятнадцать или даже больше, и прямо сейчас мне это не под силу.
И снова я увидел чуть заметную улыбку – такая порой играет на ликах, вырезанных из слоновой кости, когда при движении факел отбрасывает новые тени в уголках губ статуй.
– А я-то надеялся узнать от тебя, что нового в мире, – проговорил он. – Но, вижу, ты измотан. Пойдем со мной, когда закончишь ужинать, я провожу тебя до постели.
– Я не обучен светским манерам, мастер, но все же не настолько дурно воспитан, чтобы отправляться на боковую, когда хозяин желает продолжить беседу. Однако боюсь, что я не слишком много знаю. Судя по тому, что я слышал от соседей по палате, война продолжается и с каждым днем становится все более
