камнем о камень и выбрасывая те, от которых было мало толку, я в конце концов высек слабую искру; но тщетно я пытался подпалить собранный мной сырой материал. Когда Новое Солнце скрылось и огни звезд принялись молча потешаться над моими бесплодными усилиями, я сдался и лег спать, слегка согретый вином.
Я не думал, что снова увижу Афету. Но я ошибался, ибо мне довелось увидеть ее в ту ночь: она глядела на меня с неба, сверху вниз, как тогда, когда мы с Бургундофарой покидали Йесод. Я моргнул и открыл глаза шире, но вскоре различил лишь зеленый диск Луны.
Мне казалось, что я не сплю, но рядом со мной сидела Валерия, оплакивая затонувший Урс; ее сладкие теплые слезы падали на мое лицо. Я проснулся и обнаружил, что мне тепло и мокро – Луна скрылась за тучами, которые пролились легким дождем. Неподалеку от берега бесхозная дверь обещала мне мало- мальское укрытие. Я заполз под нее, заслонил лицо рукой и заснул снова, мечтая никогда не просыпаться.
В который раз зеленый свет залил берег. На фоне Луны, все увеличиваясь в размерах, порхало точно мотылек то крылатое чудовище, которое вытащило меня из обломков флайера Старого Автарха; впервые я понял, что вместо крыльев оно имело ночниц. Оно неуклюже приземлилось на растрескавшийся ил среди белых волков.
Не помню, как я очутился на его спине, а потом соскользнул вниз. Залитые лунным светом волны сомкнулись вокруг меня, и я увидел под собой Цитадель. Я ошибался, полагая, что башни обрушились: они стояли невредимы, и между ними плавали рыбы, большие, как корабли; если бы не вода и не гирлянды водорослей, все выглядело бы в точности, как прежде. Я похолодел, решив на мгновение, что мне суждено напороться на их острые шпили. Большое орудие, мишенью которого я стал, когда меня доставили к префекту Приске, выпалило снова, и его снаряд прорезал Океан с ревом парового котла.
Снаряд достиг цели, но умер не я – исчезла затонувшая Цитадель, растаяла как сон, которым она и была, и я увидел, что, миновав пролом в стене, вплываю в настоящую Цитадель. Верхушки ее башен поднимались над волнами; и среди них, по шею в воде, сидела Ютурна и ела рыбу.
– Ты выжила! – окликнул я ее и почувствовал, что это тоже всего лишь сон.
Она кивнула.
– А ты – нет.
Я совсем ослаб от голода и страха, но все же спросил:
– Так, значит, я умер? И попал в страну мертвых?
Она покачала головой:
– Ты жив. – Я сплю.
– Нет. Ты… – Она помолчала, пережевывая, на огромном лице не отражалось ничего. Когда она вновь заговорила, рыбки – не те огромные рыбины из моего сна, а серебристые существа не больше окуня, стали выпрыгивать из воды у ее подбородка, хватая на лету кусочки, падавшие с ее губ. – Ты свел счеты с жизнью или же пытался сделать это. В какой-то мере тебе это удалось.
– Я сплю и вижу сон.
– Нет. Ты уже не спишь. Так ты умер бы, если бы мог.
– Все потому, что я не мог видеть мучений Теклы, да? Теперь я наблюдал за гибелью Урса и сам был его убийцей.
– Кем ты был, – спросила она меня, – когда стоял перед Престолом Правосудия иерограммата?
– Человеком, который еще не уничтожил все, что любил.
– Ты был Урсом, и поэтому Урс жив.
– Это Ушас! – крикнул я.
– Пусть так. Но Урс живет в Ушас и в тебе.
– Мне надо подумать, – сказал я. – Пойти куда-нибудь и подумать. – Я не собирался ни о чем просить, но в собственном голосе услышал неприкрытую мольбу.
– Так ступай.
Я в отчаянии поглядел на полузатопленную Цитадель.
Ютурна махнула рукой, как деревенская баба, указывающая дорогу заплутавшему путнику, обозначив направления, которых я прежде не замечал.
– Туда – будущее, туда – прошлое. Это граница мира, и за ней – другие миры твоего солнца и миры других солнц. Вот ручей, берущий свое начало в Йесоде и впадающий в Брию.
Мою нерешительность как рукой сняло.
49. АПУ-ПУНХАУ
Воды были уже не по-ночному черными, а приобрели темно-зеленый оттенок; казалось, я различаю в них бессчетные пряди трав, стоящие вертикально и колеблющиеся под напором течения. Голод постоянно возвращал меня к мысли о рыбе Ютурны; но на моих глазах Океан убывал, становился все прозрачнее и светлее, каждая его мельчайшая капелька отделялась от соседних, пока то, что лежало передо мной, не обернулось обыкновенным туманом.
Я сделал вдох и набрал в легкие не воду, а воздух. Я шагнул и ступил на твердую почву.
То, что прежде было морем, превратилось в пампу, поросшую высокой, по пояс, травой – море травы, чьи берега терялись в белой клубящейся дымке, словно там, бесшумно и неистово, танцевало мрачное сборище призраков. Ласки тумана не напугали меня, хоть они и были влажными и липкими, словно объятия привидения из полуночной сказки. Надеясь найти еду и согреться, я двинулся вперед.
Говорят, путник, блуждающий в темноте, и особенно тот, кто блуждает в тумане, начинает описывать круги на ровном месте. Возможно, со мной случилось то же самое, хотя я все же так не думаю. Слабый
