– Пробудиться к смерти в жизни? – переспросил я. – Ужасно!
– Скажи лучше «прекрасно», Северьян, – не согласилась Фамулимус. – От смерти к жизни, чтобы помочь людям, которые любили его.
Некоторое время я размышлял над этим, пока вся троица терпеливо ожидала рядом. Наконец я сказал:
– Должно быть, смерть ужасает нас лишь тем, что пролегает между кошмаром и чудом жизни. Мы видим лишь кошмар, который остается позади.
– Мы надеемся на это, Северьян, – прогудел Оссипаго, – не меньше твоего.
– Но если Апу-Пунхау – это я, то чье же тело я нашел на корабле Цадкиэля?
Почти шепотом Фамулимус пропела:
– Тот, кого ты видел мертвым, был рожден твоей матерью. По крайней мере так я заключила из твоих слов. Я заплакала бы о ней, если бы могла плакать, но, наверное, не о тебе, который все еще живет здесь. Могучий Цадкиэль совершил для тебя там то, что мы проделали ради тебя здесь: взял память из твоего мертвого сознания и вылепил твое сознание и тебя самого заново.
– Хочешь сказать, что, когда я стоял перед Престолом Правосудия Цадкиэля, я был фантомом, которого сотворил сам Цадкиэль?
– «Сотворил» – слишком сильное слово, – проговорил Оссипаго, – если только я постиг твой язык настолько, насколько мне хотелось бы думать. Сделал осязаемым, вероятно.
Озадаченный, я перевел взгляд с Оссипаго на Фамулимус.
– Ты был мыслью, запечатленной в твоем мертвом сознании. Он зафиксировал образ, дополнил его и залатал твою смертельную рану.
– Превратил меня в мое же ходячее и говорящее изображение. – Я выговаривал слова, но с трудом заставлял себя думать о том, что они означают. – Падение убило меня, как убил меня здесь мой народ.
Я нагнулся, чтобы ближе рассмотреть труп Апу-Пунхау.
– По-моему, задушен, – пробормотал Барбатус.
– Почему же Цадкиэль не мог воскресить меня, как я воскресил Заму? Исцелить, как исцелил я Херену? Почему мне пришлось умереть?
Никогда не приходилось мне так удивляться, как в следующий миг: Фамулимус опустилась на колени и поцеловала пол у моих ног. Барбатус произнес:
– Почему ты думаешь, что Цадкиэль обладает такими силами? Фамулимус, Оссипаго и я – ничто перед ним, но мы не его рабы; и как ни велик он сам, не он является главой и спасителем своей расы.
Несомненно, я должен был почувствовать себя польщенным. На деле же я был лишь ошеломлен и испытывал мучительное смущение. Я бросился поднимать Фамулимус, воскликнув:
– Но вы же ходите по Коридорам Времени!
Как только Фамулимус поднялась, передо мной распростерся Барбатус. Фамулимус пропела:
– Недолго, Северьян – только чтобы говорить с тобой и проделывать простые вещи. Стрелки наших часов вращаются против движения обоих ваших солнц.
– Если бы мы позволили Оссипаго перенести нас во время получше, как он предлагал, – не вставая с колен, продолжил Барбатус, – он выбрал бы что-нибудь пораньше. Думаю, тебе бы оно пришлось не слишком по душе.
– Еще один вопрос, славные иеродулы, перед тем как вы вернете меня в мою эпоху. Когда я поговорил с мастером Мальрубиусом у моря, он растаял в сверкающей пыли. Однако… – Я осекся и перевел взгляд на труп.
Барбатус кивнул.
– Тот фантом, как ты их называешь, существовал лишь недолгое время. Не знаю, какими энергиями Цадкиэль питал тебя на корабле; возможно даже, что ты сам находил необходимое питание в любых доступных источниках, как, например, ты использовал энергию корабля, пытаясь оживить своего стюарда. Но даже если, попав сюда, ты лишился главного источника питания, ты уже достаточно долго прожил до этого: на борту корабля, в Йесоде, снова на корабле, на шлюпе, в эпоху Тифона и так далее. Все это время ты дышал, ел и пил неустойчивую материю, которую ты преобразовывал для нужд своего тела. Поэтому оно стало вещественным телом.
– Но я же мертв – и не только здесь, я мертв и там, на корабле Цадкиэля.
– Там лежит твой мертвый двойник, – сказал Барбатус. – А здесь положили другой. Напоследок могу сказать, что, если бы он не был мертв, мы бы не могли сделать то, что задумали, поскольку всякое живое существо – это больше, чем просто материя. – Барбатус умолк и взглядом попросил Фамулимус о помощи, но не получил ее. – Что тебе известно о душе?
Тут мне вспомнилась Ава и то, что она говорила: «Ты материалист, как и все невежественные люди. Но твое убеждение не делает материализм истинным». Маленькая Ава погибла вместе с Фойлой и остальными.
– Ничего, – пробормотал я. – Ничего я не знаю о душе.
– В чем-то она похожа на стихотворную строку. Фамулимус, что ты мне зачитывала?
– Проснись! Пал в чашу ночи камень тот, что гонит с неба звездный хоровод, – пропела его супруга.
– Понимаю, – сказал я.
– Предположим, я напишу эти строки на стене, – Барбатус указал пальцем, – а потом напишу их на другой, противоположной. Какая из этих строк будет истинной?
