Я стоял у люка в нерешительности, пока не услышал голоса. Они напомнили мне о том, что мой плащ все еще самым забавным образом завязан полами на поясе. Я развязал его и едва успел это сделать, как люди, чьи голоса я услышал, показались в конце коридора.
Все они были вооружены, но общее между ними на этом кончалось. Один из них выглядел вполне обыкновенным человеком, каких можно каждый день увидеть в доках Нессуса. Другой принадлежал к роду, которого я никогда не встречал в моих путешествиях, высокий и осанистый, как экзультант, с кожей не розовато-коричневого цвета, какой мы гордо именуем белым, а действительно белой, точно пена, и такими же белыми волосами. Третьей была женщина, ростом лишь чуть пониже меня, а в руках и ногах крепче всех женщин, которых я только видел. За этой троицей, как бы гоня их перед собой, высился рослый человек в сплошном доспехе.
Думаю, они прошли бы мимо меня без единого слова, если бы я захотел, но я вышел на середину коридора, заставив их остановиться, и объяснил свое затруднение.
– Я уже доложил, – сказал человек в доспехах. – За тобой явится кто-нибудь или меня отправят с тобой. Пока ты должен пойти со мной.
– А куда вы идете? – спросил я, но он уже отвернулся, подав знак двум мужчинам.
– Идем, – сказала женщина и поцеловала меня. Это был недолгий поцелуй, но в нем чувствовалась грубая страстность. Она взяла меня за руку, сильно, по-мужски.
Простой матрос, который на деле вовсе не был так уж прост – открытое и, можно сказать, симпатичное лицо и светлые волосы южанина, – сказал:
– Надо идти, а то как они узнают, где тебя искать – если тебя вообще ищут. Впрочем, сдается мне, ты немного от этого потеряешь.
Он говорил на ходу, через плечо, а женщина и я следовали за ним по пятам.
– Может быть, ты сможешь мне помочь? – спросил беловолосый.
Я подумал, что он узнал меня; и, чувствуя, что сейчас мне нужны все союзники, какими я только смогу обзавестись, я обещал, что помогу, если это в моих силах.
– Во имя любви Данаид, тише! – сказала ему женщина, а у меня спросила: – Оружие есть?
Я показал ей мой пистолет.
– С этим здесь надо поосторожнее. Можешь убавить его мощность?
– Уже убавил.
У нее и у остальных были каливеры – ружья, похожие на фузеи, но с несколько более коротким и толстым прикладом и тонким стволом. На ее поясе висел длинный кинжал; у обоих мужчин были боло – короткие тяжелые лесные ножи с широким лезвием.
– Я Пурн, – назвался мне матрос.
– Северьян.
Он подал мне ладонь, и я пожал ее – ладонь матроса, большую, грубую и мускулистую.
– Ее зовут Гунни…
– Бургундофара, – представилась женщина.
– Мы зовем ее Гунни. А это Идас. – Он указал на беловолосого.
Мужчина в доспехе, осматривавший коридор у нас за спиной, коротко приказал: «Тихо!» Я никогда не видел человека, который мог бы повернуть голову так далеко назад.
– Как его зовут? – шепотом спросил я у Пурна. Вместо него ответила Гунни:
– Сидеро.
Из этой троицы она, похоже, боялась его меньше всех.
– И куда он ведет нас?
Сидеро прошел мимо и открыл дверь.
– Здесь. Подходящее место. Мы достаточно скрыты. Раскиньтесь цепью. Я буду посередине. Не бейте, пока не нападет. Сигналы подавайте голосом.
– Во имя Предвечного, – спросил я, – что мы должны делать?
– Искать сбежавший груз, – пробормотала Гунни. – Не особенно слушай Сидеро. В случае опасности немедленно стреляй.
Говоря это, она подталкивала меня к открытой двери.
– Не бойся, там, может быть, никого и нет, – сказал Идас и встал за нами так близко, что я почти автоматически шагнул в открытую дверь.
За дверью было темно, хоть глаз выколи, но я тут же понял, что стою не на твердом полу, а на какой-то шаткой и редкой решетке и что место, куда я попал, много больше обычной комнаты.
Гунни коснулась волосами моего плеча, вглядываясь в темноту и обдавая меня смешанным запахом пота и духов.
– Включи свет, Сидеро. Нам же ничего не видно.
Тут же загорелся свет, более желтоватого оттенка, чем в коридоре, из которого мы только что ушли. Это желтое сияние, казалось, высасывало цвет из всех предметов. Мы вчетвером стояли, сбившись вместе, на полу из черных прутьев не толще мизинца. Никаких ограждений не было, а пространство вокруг нас и под нами (ибо потолок над головой, очевидно, поддерживал наружную палубу) вместило бы нашу Башню Сообразности.
