недешево; а когда он бросил в огонь деревянную статую старухи, из нее прыснули черные муравьи и пропали среди углей.
Если выпадал неурожайный год, отцы города собирали все зерно и распределяли его по прошлогодней цене; но настало время, когда урожай не выдался вовсе. Тогда купцы пожелали узнать, по какому праву отцы города так поступают, ибо сами они хотели продавать имеющееся зерно по цене, которую за него предложат.
Затем, подстрекаемые купцами, взбунтовались и многочисленные бедняки, требуя хлеба по доступной цене. Тогда отцы города вспомнили, что их родители когда-то рассказывали им, от чьего имени они правят городом, но никто не смог выговорить его. В городе начались погромы и заполыхали пожары, но не прибавилось хлеба, – и еще до того, как занялся последний пожар, многие покинули город и отправились собирать ягоды и охотиться на кроликов.
Ныне город этот лежит в руинах, все его башни обрушились; но, говорят, живет в самом центре одна старушка, разбившая среди обвалившихся стен свой садик.
Пока я повторял слова, только что занесенные мною на бумагу, Ос совсем скрылся из глаз; но я не двигался с места, опершись на перила маленького юта у ахтерштевня, и продолжал глядеть назад, вверх по реке, сверкающая лента которой тянулась на северо-восток.
Эта часть Гьолла, ниже Тракса, но выше Нессуса, являет собой полную противоположность той, что лежит за Нессусом ближе к устью. Хотя и здесь река уже несет свою ношу ила с гор, слишком быстрое течение не дает засориться руслу; к тому же с обеих сторон русло обступают каменистые холмы – вот почему река на протяжении сотни лиг мчится прямо как стрела.
Паруса вывели нас на середину потока, где течение само несет корабль со скоростью три лиги в стражу; в бейдевинде они разгоняли нас настолько, что руль то и дело клевал в бурлящий водоворот за кормой. Небесный мир был чист, ясен и полон солнечного света; лишь на востоке у самого горизонта виднелось темное пятнышко размером не больше моего ногтя. Время от времени бриз, наполнявший наши паруса, стихал, и невиданные длинные вымпелы безжизненно опадали вдоль мачт.
Я давно заметил, что неподалеку присели два матроса, но решил, что это вахтенные, готовые в нужный момент спустить бизань (бизань-мачта нашего корабля возвышалась над верхней палубой). Наконец, повернувшись и собравшись пройтись на нос, я встретился с ними глазами и тут узнал их обоих.
– Мы тебя не послушались, сьер, – пробормотал Деклан. – Но это потому, что мы тебя любим больше жизни. Мы просим прощения. – Он отвел взгляд.
– Моя рука повела меня за тобой, сьер, – кивнула Херена. – Она будет готовить тебе, стирать и убирать для тебя – все, что прикажешь!
Я ничего не отвечал, и она добавила:
– Только мои ноги меня не слушаются. Они не могут стоять на месте, когда ты уходишь.
– Мы слышали приговор, который ты вынес Осу. Я писать не умею, сьер, но я запомню его и найду кого-нибудь, кто запишет. Люди не забудут проклятия, которое ты обрушил на этот скверный город.
Я присел перед ними на палубу.
– Не всегда это хорошо – покидать родные края, – сказал я.
Херена протянула ко мне сложенную чашечкой ладонь – ладонь, которую я вылепил для нее, – потом перевернула ее тыльной стороной вверх.
– А разве хорошо – найти повелителя Урса и снова потерять его? К тому же, если бы я осталась с мамой, меня бы забрали. Я бы следовала за тобой тенью, если б даже мне прочили в мужья оптимата.
– Твой отец тоже идет за мной? А остальные? Если не скажешь правды, я не разрешу тебе остаться со мной.
– Я не стала бы лгать тебе, сьер. Никого здесь больше нет. Уж я бы знала.
– И ты действительно следуешь за мной. Херена? Или вы с Декланом бежите впереди, как побежала ты вперед, когда увидела нас, сходивших с летающего корабля?
– У нее и в мыслях не было лгать, сьер, – вмешался Деклан. – Она хорошая девушка. Просто у нее такая манера говорить.
– Я знаю. Так вы шли впереди меня?
Деклан кивнул.
– Да, сьер, шли. Она сказала мне, что та женщина говорила днем раньше про Ос. Поэтому, когда ты вчера не разрешил никому из нас пойти с тобой… – Деклан замялся, теребя свою седую бородку и пытаясь понять, что же заставило его покинуть родную деревню.
– Мы пошли вперед, сьер, – просто закончила Херена. – Ты сказал, что никто, кроме той женщины, не пойдет с тобой, и не велел никому отправляться следом. Но ты же не сказал, что нам вообще нельзя ходить в Ос. Мы вышли, пока Аниан и Кеаллах мастерили для тебя посох.
– Вы добрались до места раньше нас. И стали разговаривать с людьми, так? И вы рассказали им о том, что случилось в ваших деревнях.
– Мы не хотели ничего плохого, сьер! – сказала Херена.
– Я не хотел, – кивнул Деклан. – Так будет вернее. Она-то и вовсе ни с кем не разговаривала, пока ее не спрашивали. Это все я, хотя обычно-то я молчун. Но только не тогда, когда речь заходит о тебе, сьер! – Деклан подождал, перевел дух и высказался напрямую: – Меня и раньше бивали, сьер. Дважды – сборщики податей, один раз – судейские. Во второй раз, сьер, я был единственным в Гургустиях, кто полез драться, и меня едва не забили до смерти. Но если ты хочешь наказать меня – только скажи! Я хоть сейчас прыгну прямо в реку, если прикажешь, пусть я и не умею плавать.
Я покачал головой:
– Ты ведь не хотел ничего плохого, Деклан. Благодаря тебе обо мне узнал Церикс, и бедному Заме пришлось умереть во второй раз и в третий. Только вот во благо ли все это или во вред, я не знаю. Пока не пройдешь во времени до конца, трудно судить, что было хорошо, а что плохо; до тех пор важны лишь
