– И все?
– Больше ничего в голову не приходит, – признался я. – Хотя, вероятно, я смотрел на наши поля не тем, чем надо.
– Ты смотришь именно тем, чем нужно для тебя, поскольку благодаря этим органам сформировалась твоя личность. Вот еще один закон. Ну, так как – больше ничего?
Я вспомнил шпалеры и воробьиное гнездо, которое как-то видел в одной из них.
– Еще – сорняки и всякий самосев.
– Здесь то же самое. Я как раз такой самосев, Северьян. Ты, может быть, думаешь, что я посажена тут в помощь тебе. Я хотела бы, чтобы это было так, и потому помогу тебе, если смогу; но я – лишь собственная часть, давным-давно отторгнутая, задолго до того, как ты впервые встретил меня. Может быть, когда- нибудь великанша, которую ты зовешь Цадкиэль, – хотя это и мое имя, – захочет, чтобы я снова стала с ней одним целым. До тех пор я останусь здесь, между притяжениями Йесода и Брии… Отвечая на твой вопрос – если бы ты смотрел чем-нибудь иным, то мог бы увидеть меня, как видит меня она; тогда ты смог бы объяснить мне, за что меня изгнали. Но пока ты не видишь подобные вещи, я знаю не больше твоего. Не хочешь ли теперь вернуться в свой мир Урса?
– Хочу, – ответил я. – Но не в то время, которое я покинул. Как я говорил тебе, когда я вернулся на Урс, я думал, что ему суждено замерзнуть до появления Нового Солнца; с какой бы скоростью я ни увлекал к себе мою звезду, она так далеко, что, прежде чем она достигнет цели, в мире пролетят целые века. Потом я понял, что попал в неведомую эпоху и мне предстоит томительное ожидание. Теперь же я вижу…
– У тебя даже лицо проясняется, когда ты говоришь об этом, – прервала меня маленькая Цадкиэль. – Теперь мне ясно, как в тебе распознали чудо. Ты явишь Новое Солнце, прежде чем заснешь.
– Да, если смогу.
– И ты хочешь, чтобы я помогла тебе. – Она помолчала, оглядев меня с серьезностью, которой я никак не ожидал от нее. – Много раз меня называли обманщицей, Северьян, но я бы помогла тебе, если бы это было в моих силах.
– Но ты бессильна?
– Вот что я скажу тебе: Мадрегот течет от великолепия Йесода, – она указала рукой вверх по течению, – к гибели Брии, вон туда. – Она снова подкрепила слова жестом. – Ступай следом за водой и окажешься во времени ближе к приходу твоей звезды.
– Если я – не проводник… Но я же и звезда. Или по крайней мере был ею. Не могу… я словно частично оцепенел…
– Но ведь сейчас ты не в Брие, помнишь? Вернувшись туда, ты снова узнаешь свое Новое Солнце – если оно еще существует.
– Должно существовать! – воскликнул я. – Ему… Мне… нужны мои глаза и уши, чтобы рассказывать ему, что происходит на Урсе.
– Тогда не стоит заходить слишком далеко вниз по течению, – заметила маленькая Цадкиэль. – Наверно, лучше сделать всего несколько шагов.
– Когда я появился здесь, я не видел ручья. Вряд ли я направлялся прямиком к его руслу.
Она пожала маленькими плечиками, ее миниатюрные груди совершенной формы приподнялись и опустились.
– Тогда и говорить не о чем, верно? Любое место одинаково сгодится.
Я встал, припоминая, как я впервые увидел ручей.
– Ручей протекал точно поперек моего пути, – сказал я наконец. – Нет, пожалуй, я последую твоему совету и сделаю несколько шагов по течению.
Она тоже поднялась с травы и вспорхнула в воздух:
– Кто знает, куда может завести единственный шаг?
– Однажды я слышал басню о петухе, – произнес я. – Человек, рассказывавший ее, уверял, что это просто глупая сказка на потеху детям, но, по-моему, в ней содержится кое-какая мудрость. Там говорилось, что семь – счастливое число. Восемь для петушка обернулось перебором.
Я отсчитал семь шагов.
– Что-нибудь видишь? – спросила маленькая Цадкиэль.
– Только тебя, ручей и траву.
– Значит, надо отойти от него. Не перепрыгивай на тот берег, не то окажешься невесть где. Отходи медленно.
Я повернулся спиной к воде и сделал шаг.
– Что ты видишь теперь? Смотри вниз, на стебли и корни травы.
– Темнота.
– Тогда шагни еще раз.
– Огонь… Море искр…
– Еще! – Она парила возле меня, словно раскрашенный воздушный змей.
– Только стебли, как у обычной травы.
– Отлично! Теперь полшага.
