– Боже мой, но ведь это так серьезно… Разве можно было предугадать его реакцию? Я только рассчитывала, что он найдет в себе силы с этим справиться, но, видимо, этого не произошло.
– И что же ты делала после его ухода?
– Наверное, целый час просидела в машине, рыдая, а потом поехала к маме.
– Но ей ты, конечно, ничего не сказала?
– Нет. Хотя она и заметила, что я опечалена, но, думаю, отнесла это на счет Александра, а уж я, как ты понимаешь, не стала ее разубеждать. Кстати, в гостях у мамы был папа.
– Ты шутишь?
– Я застала их за ланчем.
– Боже правый!
– Разделяю твое удивление, – сказала я, постепенно успокаиваясь, – но, как ни странно, теперь у родителей тишь да гладь. Правда, оба они одержимы одной безумной идеей по поводу лам – бред полнейший!
– А в чем суть этой идеи? Я вытерла глаза.
– Это такая дикая затея, мне даже говорить о ней неловко, зато они вовсю ее обсуждают. Я пробыла у мамы примерно час, а потом поехала назад в Лондон.
– А от Дэвида ничего не слышно?
– Нет, но это и неудивительно.
– Так что же ты теперь собираешься делать? «Что же я собираюсь делать?»
– Ох, Дейзи, я не знаю, и у меня очень тяжело на душе.
– Но что ты хочешь делать?
– Я хотела бы просто убедить Дэвида в том, что говорю правду. Но это совершенно невозможно, потому что теперь он считает меня изворотливой и лживой, и у него есть для того основания.
– Но ты была вынуждена пойти на обман!
– Да, но он-то думает, что лживость – свойство моего характера.
– Если бы он узнал тебя получше, то понял бы, как сильно ошибается.
– Но в этом-то и проблема, Дейзи. Мы с Дэвидом знакомы меньше двух месяцев. Раньше я не могла сказать ему правду, как ни пыталась, и вот теперь расхлебываю всю эту кашу. Он еще и сказал, что сомневается в подлинности моих чувств: по его мнению, я спутала любовь с чувством вины.
Дейзи задумалась.
– А в этом есть хоть доля правды?
– Нет. Я полюбила его, потому что полюбила. Разве угрызения совести могут стать причиной возникновения любви? Скорее напротив – они порождают ненависть.
– Это правда. Подозреваю, Дэвид захотел узнать и о том, кто такой Джимми?
– Да, но я ему не сказала. Каким бы подлецом ни был Джимми, мне кажется, это было бы… неправильно. В любом случае Джимми волнует меня меньше всего.
– Но если посмотреть с позиции Дэвида, то… Я вздохнула.
– Понимаю, но не знаю, как быть. А еще Дэвид, конечно же, хотел узнать, почему Джимми это сделал, и я была бы рада это ему объяснить, но не могу, потому что сама не знаю.
– Тогда ты действительно должна это выяснить. Я уверена, что если ты объяснишь Дэвиду хотя бы причины поступка Джимми, то это ему поможет. Ты ведь только подумай, как ужасно Дэвид себя чувствует.
– О да. Ему очень тяжело. Он ведь даже заплакал, Дейзи. Он заплакал. – У меня в горле стоял ком.
– Что ж… неудивительно. Дэвид снова пережил тот ужас, но так и не узнал, почему с ним это произошло. То есть он снова испытал некогда пережитую боль, но точка в той истории так и не поставлена, а вдобавок он теперь знает о том, какую роль в его несчастье сыграла ты. Ты должна узнать, почему Джимми так сделал, Миранда, – настойчиво сказала Дейзи.
– Но каким образом?
– Ну… спроси.
– Что? Спросить Джимми? Просто взять и спросить?
– Да.
– Он никогда мне этого не скажет – слишком уж велика опасность.
– Не менее опасно не говорить тебе.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что ты могла бы, э… припугнуть его. Я уставилась на нее.
– Что?
– Слушай, Миранда, я не знаю точно, плохой ли человек Джимми, но шестнадцать лет назад он совершил нечто чудовищное. Поскольку же он вовлек в это тебя, то по крайней мере должен объяснить, зачем он это сделал. Я предлагаю потребовать у него аудиенции и сказать, что ты во всем призналась
