Прикажете мне уйти?
Старуха выпростала из-под одеяла руку со скрюченными пальцами.
— Для нас он умер не прошлым летом, а давным-давно, когда бросил нас, променяв на музыку.
Она сморщила бесцветные губы.
— Я стала вдовой при живом муже. Зато он вряд ли отказывал себе в женских ласках.
Вдова Халирона ни разу не произнесла его имя.
Теснота и духота спальни совсем выбила Джинессу из колеи. Она безуспешно искала, на что бы сесть. Единственный стул был занят нескладной дочерью Халирона. Аритону пришлось довольствоваться ножной скамеечкой. Он не возражал и принялся доставать из чехла лиранту.
Наконец Джинесса выбрала угол, где стоял шкаф с одеждой, и перешла туда. Дочь Халирона нетерпеливо шаркала ногой по полу, старуха вытащила носовой платок и шумно высморкалась. Аритон невозмутимо проверял струны.
— Мы не видим особого проку в песнях, — раздраженно бросила ему дочь Халирона.
Аритон заглушил последний пробный аккорд. Он посмотрел сначала на Деарту, затем на ее дочь, сидящую с вызывающе вскинутым подбородком. Родные Халирона бросали ему вызов, и Аритону не оставалось иного, как поднять невидимую перчатку.
— Осталось узнать, видите ли вы какой-нибудь прок в сострадании, — тихо сказал он.
Выждав еще некоторое время, Аритон опустил пальцы на струны и заиграл. Прозвучало несколько плавных вступительных аккордов, после чего лиранта неожиданно вскрикнула. Звуки понеслись, будто листья, гонимые ураганным ветром. Потом они слились в один нескончаемый каскад, заставлявший сердце замирать от скорби. Музыка, рождавшаяся под пальцами Аритона, не молила о прощении за брошенный дом и покинутых близких. Нет, она взывала к пониманию, она разворачивала целый мир: яркий, страстный, наполненный первозданной красотой, которому были тесны стены этого домика. Лиранта рассказывала о взлетах вдохновения, рвавших оковы благочестиво-размеренной жизни.
Аритон сидел, приникнув к лиранте. Он не видел, как Деарта несколько раз подносила к щекам скрюченные пальцы, дабы смахнуть слезы. Только Джинесса, сама зачарованная игрой и пением, видела, как с лица дочери Халирона слетела маска подчеркнутого безразличия. Женщина ссутулилась и замерла. Сколько лет она взращивала пренебрежение к главе их семейства, бросившему близких ради каких-то песенок. Теперь оно исчезло. Осталась давнишняя и до сих пор не забытая боль маленькой девочки, тоскующей по отцу.
Строки баллады не предлагали запоздалого утешения. Каждое слово пронзало и обжигало. Каждое слово возвращало семье мужа и отца, но не такого, каким его хотели бы видеть жена и дочь, а настоящего, живого Халирона — великого менестреля и обычного человека, подверженного слабостям. Тогда, в Джелоте, Аритон воздавал дань любви и уважения своему наставнику. Сейчас он стремился как можно точнее передать страстные, неистовые слова учителя, обращенные к живым. Это был призыв любить жизнь и жить с любовью.
Когда Аритон допел последние строки и в тесном пространстве спальни отзвенел последний аккорд, глаза Деарты успели высохнуть. Ее руки неподвижно лежали на одеяле. Аритон вскинул голову. Он терпеливо и напряженно ждал, когда старуха заговорит.
Голос Деарты не стал звонче, но в нем исчезла недавняя жесткость.
— Я слышала эту мелодию. Правда, с другими словами. Мой муж не рассказывал вам, что однажды он уже пел нам эту балладу? И знаете когда? В тот самый день, когда он нас покинул. Но вы ее исполнили совсем по-другому.
Аритон бесстрастно выслушал ее слова.
— Музыку и слова написал сам Халирон. Но выбор манеры исполнения он оставил за мной. Такова была его последняя воля.
Дочь Халирона сидела, затаив дыхание. Деарта всем видом пыталась показать, что ничего особенного не произошло. Чувствуя, что Аритон обладает силой, способной изменить привычный уклад ее жизни, старуха отвела глаза.
— Что прошло, того не вернешь, — прошептала она. — Вместо семьи мой муж выбрал вас и сделал своим наследником.
Деарта будто намеренно пыталась поколебать столь тяжело дававшееся Аритону равновесие.
— Ваш муж избрал меня не вместо семьи, а для того, чтобы сделать очередным звеном в цепи менестрелей. Так повелось издавна, со времен Эльшаны. Было бы странно не выполнить последнюю волю человека, который отдал мне столько сил. Только поэтому я и оказался в вашем доме. Аритон начал задыхаться. Все вокруг, даже муслиновые портьеры, было пропитано тяжелым запахом снадобий. Преодолевая отвращение, он сказал то, что собирался сказать напоследок:
— Халирон мечтал о возвращении домой и о примирении с вами обеими. И запоздал он только из-за меня. Это я повинен, что он умер раньше положенного срока, так и не увидев ни Иниш, ни вас.
— Как странно. Маг, что привез нам прах моего мужа, говорил совсем другое, — проскрипела старуха. — Он убеждал нас, что вы, принц, здесь ни при чем. Но извинения мага для меня — пустые слова. Ими не исцелишь моего сердца. Я считаю, что муж задолжал и мне, и дочери, и прошу вас выплатить этот долг. Он задолжал не только нам, но и всем жителям Иниша. Став знаменитым, Халирон пел где угодно, но ни разу не приехал сюда. Я хочу, чтобы вы задержались в городе до конца зимы и позволили людям насладиться тем, чего их лишил мой муж. Они это заслужили.
— Мама, как ты можешь? — не выдержала дочь Халирона, но Аритон махнул рукой, прося ее успокоиться.
Джинесса глядела на Аритона и мысленно умоляла его отказаться от бредовой старушечьей затеи. Ведь не напрасно принц выбрал своим пристанищем Мериор. Возможно, только там он сумеет сохранить себе жизнь. Кому из врагов Аритона придет в голову искать его в такой глуши? Понимает ли эта полоумная старая карга, что перед ней — наследный принц, который приехал выполнить последнюю волю своего учителя и не более того? Только еще не хватало тейр-Фалениту играть в тавернах Иниша!
Ни до, ни после этой минуты Джинесса не видела, чтобы Аритон так раскрывал свою истинную суть. Сейчас в нем не было ничего, кроме искреннего сострадания к старой, больной и озлобленной женщине. Поклонившись Деарте, он медленно произнес:
— Я готов играть в тавернах Иниша, причем с радостью. Но только при одном условии: если вы и ваша дочь согласитесь присутствовать на каждом моем выступлении.
И снова в жизни Джинессы произошла неожиданная перемена. Мучаясь в душной спальне Деарты, она мечтала о возвращении в Мериор на борту «Таллиарта». Теперь заботой Аритона было найти в гавани Иниша надежного капитана, который возьмется отвезти ее и детей домой. Поначалу Джинесса даже рассердилась на то, что Аритон поддался капризам взбалмошной старухи. И только потом поняла, какую изощренную ловушку он приготовил Деарте и ее дочери.
В таверне Нармса, за стенами которой завывают холодные зимние ветры, Пескиль, командир итарранских наемников, достает кошелек и опрокидывает его содержимое на стол, тем самым прекращая все возражения упрямого капитана торгового судна, которому он заявляет:
— Здесь больше, чем ты запросил. А теперь иди и готовь свой проклятый корабль к плаванию. Мы поплывем на север… Знаю, что это безумие, но я очень тороплюсь и не хочу рисковать. Уж лучше застрять во льдах и зазимовать в какой-нибудь бухте, чем оказаться добычей варваров Ма-ноллы. Мы обойдем Камрис с моря. К весне мне нужно быть в Авеноре. Когда доплывем, получишь еще…
В пустом зале портовой таверны Иниша Аритон усердно упражняется на лиранте. На втором этаже, в грязной комнатенке, Дакар, отупевший от пьянства и избытка женских ласк, вдруг просыпается, разбуженный стучащимся в его мозг пророчеством. Милашка, что лежит с ним рядом, хихикает, слушая, как Безумный Пророк выкрикивает предупреждение, касающееся бестелесного мага, который отправился куда-то кого-то искать. Эти слова достигают Альтейнской башни, и Сетвиру, слышащему их, отнюдь не до смеха…
Подгоняемое последними зимними штормами, судно «Черный дракон», обычно промышляющее перевозом контрабанды, проходит Миндерлийский пролив, по обе стороны которого в сероватой дымке виднеются вершины заснеженных холмов. На палубе рядом с капитаном Диркен стоит
