— Значит, слухи верные? Расформируют орловцев?
— А на хрена они кому нужны? — Скипетров хлопнул ладонью по столу и надулся индюком. — Самостоятельная боевая единица! Полк! — он явно копировал генерала Колобова. — Дерьмо. Пущай к нам идут. Вы, Мишель, знакомы с кем-нибудь из них?
— Да так, господин полковник, больше по мелочам, — Сибирцев пожал плечами.
— А какая разница? Всем говорите: жрем до отвала, пьем до беспросыпа, препятствий никаких, а служба — одно удовольствие! Сами прибегут… Где же Васька, сукин сын? Ох, выдеру! — Скипетров откинулся на спинку стула и вдруг заявил жалобно: — Надоело в послах ходить. Живого дела хочу!
— Надо полагать, уже недолго, господин полковник? — полуутвердительно спросил Сибирцев.
Он почувствовал на себе злобный взгляд хорунжего и, подняв брови, хмыкнул. Затем мельком, словно по пустому месту, скользнул глазами по Кабанову, и, взяв бокал шампанского, поднялся, и пошел к полковнику. Склонился к его плечу, шепнул на ухо:
— А Кабанову разговоры о вашем повышении будто клизма. Взгляните, господин полковник.
Скипетров посмотрел на хорунжего, напряженно вытянувшего шею в их сторону и старающегося расслышать, о чем шла речь, и расхохотался: уж больно нелепой была его фигура.
— На чем сидишь, Кабанов? — крикнул он, утирая слезу.
Кабанов дернулся, будто его стукнуло, и машинально огляделся, чем вызвал новый приступ смеха у полковника.
— Молодец! — Скипетров толкнул Сибирцева в плечо. — Быть тебе поручиком!
Возвращаясь на свое место, Сибирцев громко сказал:
— А все-таки зря вы, господин полковник, так-то легко хотите расстаться с посольской миссией. У вас отменные дипломатические качества.
— Я же говорю: живого дела хочу! Наливай по этому случаю! Всем пить! — он в два глотка выпил свой бокал и добавил, отдуваясь: — А Ваську выдеру, господа. Видит бог, выдеру! При дамах!
Появились официанты с многочисленными подносами, и дальше все закружилось, завертелось. Пили и ели без разбору, поначалу с каким-то мрачным ожесточением, а потом, по мере насыщения, постепенно отваливались от стола, стали воинственно поглядывать на соседей, кидая весьма недвусмысленные замечания по поводу их дам.
Сибирцев осторожно посмотрел на часы и, улучив минуту, поднялся. Пошатываясь, он отправился через весь зал в глубину ресторана. Прошел длинным коридором, откидывая бархатные занавески, вошел в туалет, огляделся. Туалет был пуст.
Сибирцев начал медленно мыть руки, ополоснул лицо, пригладив влажные волосы. Через короткое время в туалет вошел тот самый розовощекий орловец. Мундир его был распахнут, он качался, громко икал и пробовал, ужасно фальшивя, петь: “Без сюр-р-р-тука, в а-адном хала-ате…” Увидев Сибирцева, смолк и, подойдя к соседней раковине, сунул голову под кран и пустил сильную струю воды.
— Сильный северный ветер, — пробормотал он вдруг, словно про себя.
Сибирцев замер, услышав эту фразу, скосил глаза на орловца, так же еле слышно ответил:
— Сегодня тепло…
— Па-азвольте мыла! — вызывающе громко, так что Сибирцев вздрогнул, объявил орловец и взял обмылок с раковины Сибирцева. — Благодарю-с!
Вместо обмылка остался лежать в мыльнице маленький бумажный комочек.
Сибирцев небрежно положил сверху ладонь, прополоскал водой горло еще раз и вошел в кабинку. Орловец уже умылся и с песней удалялся обратно в ресторан. “Когда я пьян, а пьян всегда я, я буду вспоминать о вас, и по щеке моей румя-а-ной…” — донеслось из коридора.
Быстро развернул бумажку. Там было несколько слов:
“Берегись Кабанова. Срочно уходи. Гродеково, Вокзальная, 3. Пароль прежний. М”.
— Кто же этот — “М”? У Сибирцева и в мыслях не было, что его непосредственным руководителем мог быть кто-нибудь, подобный этому юному орловцу. Нет, сейчас, скорее всего, приходил связник.
Он тщательно порвал бумажку и спустил воду, проверив, чтоб не осталось клочков. После этого снова пригладил волосы, стряхнул капли воды с мундира и тоже отправился в зал.
Компания напилась. Дамы уже прибыли и теперь с визгом и хохотом усаживались рядом с семеновцами. Официанты тащили стулья. Васька бурно объяснялся со Скипетровым.
Усевшись на свое место, Сибирцев окинул туповатым взглядом опустошенный и разграбленный стол, взялся за бутылку. В этом момент кто-то крепко сжал его плечи и, горячо дыша в ухо, прошептал:
— Ты где был, а?
— Блевать ходил после этого дерьма, — пьяно отозвался Сибирцев, не оборачиваясь.
Цепкие пальцы сдавили сзади его шею.
— А если я пойду проверю, а? — прошипел голос за спиной.
Скривившись, Сибирцев резко повернулся на стуле. Пальцы на его шее разжались. Перед ним, держась рукой за спинку стула, стоял Кабанов и пристально-пьяным взглядом сверлил его зрачки.
— Иди, Кабанов, тебе только этим и заниматься.
— А… — начал было хорунжий, но Сибирцев так же мрачно и убежденно перебил его:
— Уйди, говорю, Кабанов, а то в морду дам… Эй, водки! — Сибирцев сел и, отодвинув от себя пустую бутылку, крикнул в пространство: — Чеа-ек! Пардон, мадам, — он отодвинулся вместе со стулом от оказавшейся рядом дамы.
Кабанов постоял еще, будто раздумывая, покачался вперед-назад с носков на пятки, потом пошел и сел на свое место.
“Случилось что-то серьезное, — размышлял Сибирцев. — Зря не стали бы паниковать. “Берегись Кабанова…” Неужели контрразведчик вышел на него? Вряд ли. Уж очень он откровенно зол. Подозревает? Возможно. Завидует доверительному тону со Скипетровым… Однако приказ ясный: надо смываться. А как?..”
Сибирцев вдруг обнаружил, что рядом с полковником сидит невесть откуда взявшийся молоденький калмыковец. Встречались они как-то на Пограничной. Это когда Сибирцев по приказу “временного правителя” Хорвата ездил к Калмыкову с посольской миссией помирить далеко зашедших в своих разногласиях забайкальского и уссурийского атаманов. Никак не хотел признать Семенов равенства Калмыкова, с позором изгнанного в свое время из 3-го конного корпуса генерала Крымова за всяческие подлоги и интриги против офицеров. И Сибирцев принял все меры, чтобы желательный Хорвату альянс так и не состоялся.
А калмыковец между тем с восторгом рассказывал:
— …Весь юридический отдел… И всех — расстрелять. Всех до одного. А почему, я спрашиваю? А потому, что, — он слегка понизил голос, — много брали. А сдавали мало. — Он захохотал. — А чтоб помирать не тошно — водки ведро, и отдали им на сутки всех девок… Мы их взяли как большевичек. В разведке. Много взяли. Ха-арошие девки, молоденькие. А потом их всех вместе. В расход.
За столом поднялся хохот. Прибывшие дамы явно чувствовали себя неуютно. Но, как понимал Сибирцев, это было только начало.
— Мальчишки… Все вы, калмыковцы, — сопляки… — прохрипел Скипетров. — Без девки подохнуть не можете.
— А на что они нам? — пьяно вскинулся калмыковец. — Мы их в плен не берем. Нам это лишнее. Разве когда нужда в них есть. Поигрался — и в сопки. Пух!
— Это же черт знает что, господа! — воскликнул штабс-капитан и грузно повернулся на стуле к семеновцам. Сибирцев даже вздрогнул, увидев его взгляд, столько в нем было ненависти и презрения.
В глазах Кабанова тоже разгорелась звериная ярость. Сибирцев внутренне напрягся, понимая, что все это неспроста. Но в этот миг произошло неожиданное.
Совершенно багровый, штабс-капитан вскочил со стула, сделал нетвердый шаг к Кабанову и, сорвавшись на визг, закричал:
— Пошел вон, скотина! Дерьмо! Убийца!
В зале повисла мертвая тишина.
