Нефертити и Эхнатон

собственного – царствования, кажется мне абсолютно ничем не подкрепленной. Речь шла об очень серьезных, глобальных вещах – понимании природы Бога. Египетские же фараоны вообще всегда планировали свои деяния (будь то постройки, надписи, изображения) «на срок вечности».

Эхнатону не удалось повернуть историю вспять. После отказа от атонизма начинается лавинообразное распространение «личного благочестия» (и почитания Амона) в самых широких слоях населения. Отношение к Амону в послеамарнский период хорошо выражено в следующем гимне:

Каждый говорит: «Мы принадлежим тебе!»– сильные и слабые вместе,
богатые и бедные, как одни уста,
все одновременно…
Каждый обращается к тебе, чтобы высказать свою мольбу,
твои уши открыты, дабы ты мог услышать их и исполнить их желания.[14]

А что же фараоны? Отвергнув радикализм Эхнатона, они все же пытались сохранить ту часть его учения, которая фактически ставила фараона на место «личного бога» человека. Отчасти им это удавалось. Крупные вельможи, которых цари осыпали благодеяниями, выражались о своих повелителях так:

Свет, благодаря видению которого живут;
Жизненная сила (или: пропитание – ка) каждого;
Мой бог, создавший меня и постоянно созидающий меня

(наместник Нубии Инени о Сети I).

Он – Хнум (то есть Творец) людей,
Укрепляющий сироту, направляющий беспомощного…
Нил человечества,
Свет для того, кто помещает его в свое сердце

(везир Пасер о Сети I или Рамсесе II).

Но так продолжалось только до тех пор, пока фараоны обладали реальной властью (до конца XIX династии). В Поздний период (в правление ливийских династий: середина 10-го – 1-я половина 8 в. до н. э.) наследник престола царевич Осоркон (9 в. до н. э.) еще называет себя: «любящая сердцем мать (!), дающая хлеб голодному и одевающая нагого, приходящая на зов страждущего…». Но царские эпитеты подобного рода уже не стесняются присваивать себе и просто крупные вельможи (Шепенупет II, например, говорит о себе: «Образ бога Ра, добрый пастырь народа»), и уже все знают, что боги «главнее» царя (один сановник, например, вскользь упоминает: «Я вышел оправданным из дома царя по приказу богов»).

Неубедительным мне представляется и то, как оценивает Кристиан Жак отношение к Эхнатону его ближайших преемников. Выше я уже приводила слова Эйе о том, что он «удалил зло» (сделанное его знаменитым предшественником). По мнению французского исследователя, в так называемой «Реставрационной надписи» Тутанхамона не содержится прямого осуждения Эхнатона. На самом деле трудно, пожалуй, выразить неприязнь к создателю атонизма более откровенно, чем это сделал Тутанхамон. Он прямо обвиняет Эхнатона в том, что тот навлек на Египет гнев богов и, соответственно, неприятности во внешнеполитической сфере – подобные обвинения встречаются в египетских официальных текстах исключительно редко (по отношению, например, к иноземным завоевателям Египта гиксосам). Процитируем строфу надписи, где содержится это обвинение, целиком:

Пребывала земля (в состоянии) прохождения болезни:
Боги отвернулись от земли этой.
Если посылали войско в Джахи (Сирию),
Чтобы расширить границы Египта,
Не случалось успеха их никакого.
Если обращались с мольбой к Богу,
Чтобы посоветоваться с ним о чем- то,
Не приходил он [вовсе].
Если просили богиню какую-либо
О том же самом,
Не приходила она вовсе.
Сердца их (последователей Эхнатона?) ослабли на плоти их,
Погубили они сделанное (ранее).

Жак видит в описании запустения храмов (в той же надписи) литературную условность. Скорее всего, в буквальном смысле храмы действительно не были разрушены. Но ведь Тутанхамон детально описывает то, что он сделал для храмов, что обязан был сделать Эхнатон (как любой фараон) и чем он явно пренебрег: Тутанхамон заказывает новые статуи Амона и других богов, обеспечивает жертвоприношения, назначает жрецов, умножает подати в пользу храмов, передает им дворцовую челядь (каждый фараон должен был, согласно египетской традиции, умножать сделанное его предшественниками). Все это молодой царь свершает для того,

Чтобы умиротворить богов,
Чтобы сделать то, чего хотят их ка,
Чтобы они защищали Землю Любимую (Египет).

Есть документ, который подтверждает правдивость царя.[15] Он датируется 22 днем 3 месяца Половодья 8 года Тутанхамона. В нем сообщается: В день этот повелело Его Величество… начальнику сокровищницы Майе обложить податью землю до края ее, и назначить жертвоприношения богам всем Земли Любимой (Египта), начиная от Элефантины и кончая Сема-неб-Бехдет (Дельтой).

А как относился к атонизму Хоремхеб?

Он тоже подчеркивает свою роль в восстановлении прежней веры:

Обновил он храмы богов
От болот Дельты до Нубии

(«Коронационная надпись»).

Но еще важнее, пожалуй, свидетельства иного рода. В той же «Коронационной надписи» Хоремхеб рассказывает о своей карьере при царях-солнцепоклонниках. Он гордится этой карьерой, то есть, как будто бы не осуждает своих прежних владык. Однако, по словам Хоремхеба, он был возведен на престол волею Амона и, что очень важно, бога своего родного города – Хора, владыки Хут-Нисут. Описание взаимоотношений Хоремхеба с Хором города Хут-Нисут однозначно показывает, что сам Хоремхеб был (или стал) приверженцем религии «личного благочестия» – религии, противоположной по своей сути атонизму!

И еще одно обстоятельство. Аменхотеп III, Эхнатон и даже Тутанхамон активно распространяли в Нубии культы единого общегосударственного бога (Амона, Атона) и правящего царя. Почитались, например, такие воплощения божественного царя, как «Неб-маат-Ра (Аменхотеп III), владыка Нубии бог старший (!) владыка неба» и «Неб-хепру-Ра (Тутанхамон), пребывающий в крепости Фарас». Данных о том, что подобные культы божественной составляющей собственной личности учреждал Хоремхеб, у нас нет. Напротив, в построенном им скальном святилище Абу Ода мы видим изображения традиционных (для эпохи Нового царства) нубийских богов: Хора владыки Баки, Хора владыки Миама, Хора владыки Бухена и упоминаемого в первый раз Хора владыки Меха.[16]

Говоря об отношении к Эхнатону Рамессидов, Жак упоминает египетское словечко херу, которое употребляли в тогдашних надписях по отношению к Эхнатону, и интерпретирует его как «павший», то есть «покойный» – в противовес общепринятой интерпретации «преступник», «враг». Действительно, херу – причастие от глагола хер, «падать»; однако оно имеет уничижительный оттенок – нечто вроде нашего «падаль» – и употребляется исключительно по отношению к вражеским воинам (а все враги Египта считались преступниками,