Рамир несколько секунд изучал его худое разгневанное лицо, пощипывая мочку, затем поднялся, сунул босую ногу в остаток ботинка. Умник отшатнулся.
— Ты мне нравишься, док, — сказал Рамир, хлопнув капитана по плечу, отчего тот слегка присел. — Хоть ты и наговорил мне тут ерунды, но я принимаю твои условия. Теперь я хочу жрать и спать, а потом готов выслушать доклад об оперативной обстановке. Умник поправил очки, лицо его приобрело растерянное выражение.
— Сегодня вечером собрание штаба, было бы хорошо, что-бы вы присутствовали. А почему вы называете меня «док»?
Цыган потянулся, зевнул, поднял сумку с ноутом, чехол с «винторезом» и взялся за ручку двери, закинув за спину G-36.
— Ты напомнил мне одного врача. — Он открыл дверь. — Который тоже очень хорошо умел лечить…
Он вышел, подволакивая правую ногу и шаркая «калошей» по бетонному полу. Возле стула остался лежать свернутый улиткой черный носок, вокруг которого натекла грязная лужица. Умник устремился за Цыганом в коридор, крича:
— Китаец! Отведи гостя в лазарет!
Посыльный разбудил его через два часа, но все равно Цыган чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Он откинул простыню, не стыдясь наготы, и сел, широко зевнув. В Зоне редко выпадала возможность заночевать в постели, и чтобы дать телу полноценный отдых, Рамир спал без всего. Мальчишка долговец, стоя возле железной койки, отвел взгляд.
Почесывая поросшую густым кучерявым волосом мускулистую грудь, Цыган осмотрелся. Когда его сюда привели, он так хотел спать, что не обратил внимания на обстановку. «Может, и к лучшему», — скептически подумал он. Это была невзрачная подвальная комнатенка: сырые бетонные стены, четыре железные койки с продавленными сетками, и только одна с матрасом и бельем, да колченогая тумбочка. Одежда Цыгана висела на спинке кровати. А у ржавой ножки койки с ободранной краской стояла пара военных ботинок — ношенных, но крепких, из хорошей кожи.
Рамир выбрался из сетчатой ямы, потянулся, разминая мышцы, быстро оделся, сунул ноги в ботинки и, зашнуровав, подвигал ступнями, попрыгал.
— Неплохо сидят, — одобрил он. — Всё, можешь смотреть.
— Да я просто… — У посыльного покраснели уши. — Командир зовет вас на совещание штаба, скоро начнется.
— А пожрать? — Цыган вытащил из-под подушки сумку с ноутбуком, повесил через плечо.
— Заседание штаба через десять минут.
— Ничего, успею. Я должен подкрепиться. Запомни, пацан: на голодный желудок воюют только лохи и женщины.
— Я не пацан! — возмутился молодой долговец.
Но Рамир уже шагнул из комнаты и по плохо освещенному коридору направился к лестнице, заглядывая по дороге в открытые двери. За одной была операционная: белая дверная створка лежит на четырех ящиках, а в железном шкафу за стеклом на полках — бинты, упаковка ваты, лента одноразовых шприцев, какие-то ампулы и слабо мерцает парочка «крови камня» на куске брезента. Цыган ухмыльнулся при виде такого медицинского арсенала. Поднявшись по осыпающимся бетонным ступенькам, он толкнул железную дверь и выбрался наружу.
Лазарет располагался в подвале одноэтажного барака. Под ногами скрипела мокрая пожухлая трава, шуршали желтые листья. Видимость была отличная — низкий слой облаков словно отражал свет. Цыган, не слушая долговца, который карабкался за ним по ступенькам, двинулся к так называемому «бару» — на площадку за мостом, где всегда горел костер и давали еду. «Бар» находился в северо-западной четверти лагеря. Чтобы туда попасть, пришлось вернуться к перекрестку (штаб был слева, а мост справа) и, миновав его, дойти по дороге до бывшего железнодорожного депо.
И опять все было не так, как запомнил Рамир. Он почти бегом приблизился к «бару» по потрескавшемуся, крошащемуся под ногами асфальту и остановился, восхищенно крутя головой. Между ржавыми остовами грузовиков стояли ряды столов, на машинах и на стене барака за «баром» висели прожекторы, освещая толкучку. Внутри полуразрушенного здания организовали полевую кухню, там царило оживление, горели лампы, стучали поварешки о котлы — Цыган очень ярко представил себе эту картину.
А здесь были люди, много людей. Сталкеры ели, брякая ложками по мискам, сталкеры ходили между столами, разговаривая и шутя, подсаживались к знакомым, пили крепкий чай, крошили хлеб — жизнь била ключом. Цыган верил именно в такие конкретные вещи: в хлеб и миску, в горячую похлебку и в этих шумных веселых живых людей.
Забыв про что-то кричащего вслед посыльного, он выудил крестик, приложил к губам — и вломился в эту толпу, чувствуя переполняющий его адреналин. Подсев за чей-то стол, крепко хлопнул по плечу пожилого сталкера, так что тот едва не подавился.
— Чем кормят? — спросил у сердитого долговца напротив. — Надеюсь, не собаками? — Подмигнул, легко поднялся и, работая руками, пробрался сквозь затор сталкеров, с удовольствием чувствуя их ответные тычки кулаками и толчки локтем под ребра, приблизился к большой компании, пробился к столу, послушал тридцать секунд и тут же ожесточенно заспорил с горячо говорившим молодым свободовцем в маскировочном плаще. На него зашикали, но Цыган не унялся, возбужденно нес чепуху, которую и сам не вспомнил бы через две минуты, затем расхохотался, вылез из толпы, пересек эту столовую под открытым небом, зашел в бывшее депо через пролом высотой до крыши, взял со стола из стопки алюминиевую солдатскую миску, без очереди пролез к раздаче, поругался там в полный голос, крича, что ему на совещание в штаб через десять минут и он имеет право, и плевать, что ты тут думаешь, сопляк! Получил половник исходящего ароматным паром непонятного серого варева, вернулся на лужайку, зашел под навес, где ужинали несколько сталкеров, сел на скамейку, подвинув крайнего, и начал быстро есть, обжигая язык и давясь. Он был счастлив как никогда.
— Это он, — услышал Цыган шипящий шепот. С другой стороны стола на него неприязненно уставились три пары глаз. Удовольствие было испорчено. Он бегло огляделся: все соседние столы заняты.
Сидящий напротив конопатый долговец, которому так не понравилось, что Цыгану платят, наклонился вперед, сверля наемника неприветливым взглядом.
— Вали отсюда, здесь столовая для сталкеров.
Теперь Цыган и не думал уходить. Он развалился на шатком стуле, демонстративно зачерпнул варева.
— А я кто, сопляк?
— Поганый наемник! — скривился конопатый. Цыган улыбнулся ему:
— И чем же, по-твоему, отличается наемник от сталкера? Конопатый переглянулся с приятелями, такими же молодыми долговцами.
— Да вы ради бабок живете! — выпалил он. — Вас нанимают грязную работу делать за деньги! Цыган приподнял брови:
— А сталкеры чем занимаются?
— Артефакты собирают! — дружно ответили молодые. Цыган, отодвинув миску, закинул ноги на стол, скрестил руки на груди:
— И что, потом те артефакты в больницы отдают? Безвозмездно? Или сиротам в детский дом? Не-а, вы продаете свои арты. За деньги. Так что, выходит, тоже ради бабок живете, и ваша якобы чистая совесть — сплошное лицемерие. — Он потянул из кармана пачку сигарет, пошарил на поясе, ища зажигалку. Конопатый вскочил, покраснев от возмущения, сжал кулаки:
— Да я тебя сейчас по столу размажу! На плечо ему опустилась тяжелая ладонь, молодой присел.
— Остынь, Пупок, — произнес невысокий взлохмаченный мужик, коренастый, в потертой энцефалитке и кожаных штанах. — Чё к человеку привязался? Дай пожрать.
