перемирии, заключенном в Мудросе, а уже после этого англичане оккупировали Искендерун. Каждый раз, посещая Адану, Кемаль обещал «освобождение» Хатая. «То, что принадлежало Турции в течение веков, не может оставаться в руках врагов. Настал момент, вы будете освобождены», — утверждал он в 1923 году.
Когда же регион Искендеруна оказался под французским мандатом на Сирию, Кемаль заявил французскому послу: «Ах! Если бы какая-нибудь другая нация оказалась на вашем месте, мы должны были бы защитить турецкое население Александретты и Антиоха. Мы отказались от этого только в пользу Франции».
Почему же он тогда заявил Афет о том, что намерен вернуть Александретту? Перестал ли он уважать французский мандат или «преследуемый идеей о том, что дни его сочтены», как писал французский военный атташе в феврале 1935 года, хотел испытать судьбу в последний раз? Однако Леон Блюм и Ивон Дельбо, его министр иностранных дел, вовсе не собирались осчастливить последние дни Кемаля. Народный фронт, придя к власти во Франции, тут же принял решение о превращении территорий, находящихся под мандатом, в независимые государства. С этого момента Ататюрк обрел свободу действий: настал момент потребовать возвращения Хатая Турции!
Но гази дорожил дружбой с французами. Тогда как турецкая пресса развернула яростную антифранцузскую кампанию на следующий день после франко-сирийского договора, а Февзи Чакмак был сторонником решительных силовых действий, Ататюрк пытается найти консенсус. 10 декабря 1936 года посол Франции и военный атташе появились в «Павильоне», кабаре в «Анкара Паласе». Едва они расположились, как к ним подошел адъютант гази и передал, что тот приглашает их к своему столу. С 11 вечера до 3 часов утра «под звуки оркестра и на фоне номеров, исполняемых танцорами», Ататюрк объяснял собеседникам, «что он необычайно ценит дружеские отношения с французами, что их необходимо поддерживать любой ценой и что дипломаты должны найти решение, чтобы передать Хатай Турции». Чтобы уточнить наиболее важные моменты, Ататюрк властным жестом руки остановил оркестр и танцоров.
Искренность Ататюрка произвела большое впечатление на французов. В конце вечера президент пригласил к столу еще трех молодых офицеров. Они поприветствовали его и поцеловали его руку. «Поцелуйте также руку моего лучшего друга, посла Франции», — приказал им Ататюрк. А после того как офицеры удалились, он произнес: «Я не хотел бы, чтобы эти офицеры когда-либо столкнулись с французскими солдатами». Полковник Курзон заключил: «Эта сцена была, несомненно, подготовлена заранее».
16 января 1937 года Ататюрк написал Афет Инан: «К переживаниям из-за Хатая примешивается печаль, вызванная смертью Конкера».
Вот уже пять дней, как не стало Нури Конкера. Ушли из жизни и другие друзья Кемаля, но Нури занимал особое место: обаятельный, человечный, друг детства, верный соратник, один из умнейших людей в окружении Кемаля, одним словом, совершенно незаменимый. Ататюрк не скрывал своей печали, а когда Салих Бозок, другой друг детства, оплакивал эту невосполнимую утрату, Кемаль заявил ему: «Ты оплакиваешь не Нури-бея, а самого себя, так как ты отождествляешь себя с ним».
Нури исчез навсегда. А 4 мая дипломаты наконец нашли решение проблемы Хатая. С согласия Лиги Наций Хатай объявлен демилитаризованной зоной, а Франция и Турция взяли на себя обязательство гарантировать целостность территории. «Мы попали в переплет», — вздохнул один французский дипломат.
Несмотря на этот успех, Ататюрк не чувствует себя счастливым. Смерть Нури Конкера унесла что-то важное из жизни этого человека, всё больше чувствующего свое одиночество. Ататюрк, живая легенда, не должен был больше ничего доказывать. Турция, его Турция, недавно включила «шесть стрел» в конституцию, а через несколько недель Пакт Саадавата, подписанный с Ираном и Афганистаном, положит начало региональному блоку, основой которого станет Анкара. Ататюрк всё чаще испытывает усталость и внезапные приступы озноба. Его беспокоит и нервирует сильный зуд. Врач-итальянец считает, что зуд вызывают блохи в Чанкая. «Вы — счастливый человек, у вас есть дом и заботливая жена. А я вынужден всю ночь сражаться с блохами!» — воскликнул тогда Ататюрк. Он не скрывает, насколько ему недостает любви и заботы. «Твой отец — счастливый человек, ведь у него пятеро детей», — признается он дочери Ахмета Агаоглу. Некоторые сожалеют о том, что он женился на Латифе, а не на обычной женщине, способной дать ему семейное счастье. Улыбок и шалостей маленькой Юлькю, отваги юной летчицы Сабихи Гекчен, красоты Небиле, другой приемной дочери, и даже друзей, всегда готовых к застолью, ему недостаточно.
В это же время происходит его разрыв с Исметом Инёню, с которым он сотрудничал пятнадцать лет. Видимая причина разрыва удивительно заурядна, даже мелочна. С первых лет своего пребывания в Анкаре гази создает в ее окрестностях образцовую ферму. В начале 1937 года по каким-то причинам Ататюрк решает продать ферму; узнав о предусмотренной цене передачи прав на ферму, Инёню выступает против, считая, что это владение, где находится пивной завод, обошлось бы слишком дорого государству. Противостояние бросается в глаза, но Ататюрк соглашается и изменяет свое решение. Посетив Трабзон в июне 1937 года, он заявил: «Эта собственность обременяет меня. Я почувствую облегчение, если передам ее в дар своему народу. Богатство человека состоит в нравственности его личности. Я хочу дать еще больше моему великому народу». Затем он направляет Инёню телеграмму, подтверждая передачу своей фермы в дар народу. В этот вечер Ататюрк поет и танцует с жителями Трабзона.
Разногласия вспыхнули с новой силой в середине сентября. Конференция в швейцарском городке Нионе собралась для принятия мер против пиратских итальянских подводных лодок, атакующих торговые корабли в Средиземном море. Инёню критикует слишком резкую антиитальянскую позицию Ататюрка и возмущается инструкциями, которые президент дал непосредственно начальнику Генерального штаба Тевфику Рюштю Арасу. Возвращаясь в Анкару, Ататюрк и Инёню проезжают мимо пивного завода на ферме. «Этот завод работает очень хорошо», — замечает Ататюрк. «Да он почти ничего не производит», — отвечает Инёню. А на следующий день происходит еще более неприятный инцидент. Ататюрк решил собрать Совет министров у себя за столом. Раздраженный Инёню, выпивший несколько порций виски, снова стал атаковать Ататюрка по поводу функционирования его фермы и завода. Ататюрк, с чашкой чая в руке, советует ему успокоиться, но добивается противоположного эффекта. «Ну что же, теперь мы принимаем государственные решения за столом!» — восклицает Инёню.
Премьер-министр зарвался, перешел все допустимые границы, но заметил это слишком поздно. Он написал Ататюрку, принося извинения. Инёню даже колебался, ехать ли ему в Стамбул на Второй конгресс Турецкого исторического общества, но в конце концов решился. В поезде Инёню и Ататюрк приходят к решению об окончательном разрыве. Премьер-министр заявляет президенту, что слишком устал, что ему необходимо отдохнуть. Ататюрк понимает его с полуслова: он сохранит эту новость в тайне. И тут же сообщает Инёню имя его преемника: это Джеляль Баяр, бывший генеральный директор Делового банка, министр экономики с 1932 года. 25 октября 1937 года Исмет Инёню официально уходит в отставку, положив таким образом конец одному из политических союзов, наиболее длительных в истории.
По мнению окружения Инёню, и до какой-то степени, не без основания, он оказался жертвой приближенных Ататюрка, который из-за болезни стал более податлив влиянию. Но это не истинная причина. Невозможно управлять страной в течение пятнадцати лет, не нажив себе врагов, — от Кылыч Али, кому Инёню никогда не мог простить, что тот был членом Трибунала независимости, собиравшегося его арестовать, до Шюкрю Кайя, очень влиятельного министра внутренних дел, а также бывшего генерального секретаря Народной партии Реджепа Пекера. Инёню никогда не старался избегать острых углов; человек с твердыми убеждениями, добропорядочный, честный, как анатолийский крестьянин, отважный солдат, он постепенно стал позволять себе требовать отчета, рискуя показаться высокомерным.
Тем не менее никто не предвидел такого жестокого падения Исмета Инёню. Даже в хорошо информированных кругах пытались понять это, обсуждая различные причины, в том числе состояние здоровья Ататюрка и возраст обоих политиков. Наиболее удивительное в этом «разводе», на что мало кто обратил внимание, — та легкость, с которой Ататюрк и Инёню смогли сохранить добрые личные отношения после их политического разрыва. Приемная дочь Кемаля, Сабиха Гекчен, иногда служила курьером между ними; они встречались по крайней мере раз в неделю в Анкаре.
На открытии годичной сессии Национального собрания Ататюрк взошел на трибуну. Он говорил о Тунселе в Восточной Анатолии, где курды в очередной раз подняли мятеж; потребовал землю для всех
