— Он умер.
— Чего?
— Умер. Капут. Отправился в мир иной. Расщепился.
— О, господи! Когда это случилось? Бьюсь об заклад, что в эстетическом отношении это происшествие было чрезвычайной важ…
— Ничего не могу сказать. Но я передал всю информацию дядюшке, и он решил включить тебя в коллекцию. Вот почему я здесь — это он меня послал.
— Я очень польщен, но, честное слово, не могу составить тебе компанию. Расщепление на носу…
— Знаю, я все прочел в журнале Фейерхилла. А перед тем как передать его дяде, все эти страницы про расщепление вырвал. Мне хочется, чтобы он был неподалеку, когда ты будешь это делать. Тут-то я и унаследую все его денежки. Не удалось поучиться в Космической Академии — хоть душу отведу. Для начала стану алкоголиком, потом пойду по бабам… или нет, сделаю еще похлеще…
— Но я хочу расщепиться здесь, среди вещей, к которым я привязан, прикипел, можно сказать.
— Ничего, отдерем. Видишь эту штуку? Называется 'лом'.
— Если ты попытаешься это сделать, я начну делиться прямо сейчас.
— Не начнешь. Я же взвесил тебя перед нашей беседой. Тебе до критической массы еще целых восемь земных месяцев расти.
— Ладно-ладно, я блефовал. Но неужели в тебе нет хоть капли сострадания? Я покоюсь тут с незапамятных времен, еще малым камушком здесь лежал. И все мои предки тут обитали. Я по атомам собирал свою коллекцию, выстроил самую прекрасную молекулярную структуру во всей округе. И вот теперь, перед самым распадом… срывать меня с места, куда-то везти — это не по-каменному с твоей стороны.
— Все не так мрачно. Я тебе обещаю, что ты сможешь пополнить свою коллекцию лучшими земными атомами. Побываешь в местах, где до тебя не бывал ни один из Камней.
— Слабое утешение. Я хочу, чтобы распад видели мои друзья.
— Боюсь, что это невозможно.
— Жестокий ты и бессердечный человек. Как бы мне хотелось, чтобы ты был радом, когда я буду расщепляться.
— Вообще-то я намереваюсь в этот момент находиться подальше отсюда и предаваться грязным утехам.
Уровень гравитации на Навозной Куче позволил без особых усилий перекатить Глыбу к космическому аппарату. Его упаковали и с помощью небольшой лебедки водрузили в багажник радом с ядерным реактором. Космолет был небольшой, спортивного типа, к тому же с него по прихоти хозяина, пожелавшего облегчить аппарат, сняли защитные экраны. И именно это обстоятельство явилось причиной того, что у Глыбы вдруг зашумело 'в голове', и он, пребывая в состоянии вулканического опьянения, не сдержался и быстренько хватанул несколько отборных частиц для своей коллекции. В то же самое мгновение Глыба расщепился.
Он взметнулся ввысь громадным грибом, потом прокатился страшной ударной волной по равнинам Навозной Кучи, и с пыльных небес, оглашая воплями уважаемое общество, посыпались новорожденные булыжники.
— Расщепился, — поделился со своим сородичем кто-то из дальних соседей. — И раньше, чем я ожидал. Как приятно потеплело-то, а?
— Прелестный распад! — согласился второй. — Ради этого стоит быть чудаком-коллекционером.
Год Плодородного Зерна
Был Год Плодородного Зерна.
Когда капитан Плантер спускался с освещенного вспышками ночного неба на своей мощной игле — за ней тянулась алая пламенеющая нить, — консультант и физик стояли рядом с ним. В его распоряжении находились все необходимые механизмы, голова забита разными историями, он прибыл в Год Плодородного Зерна. Праздник, время всеобщего ликования. Время сеять мир, счастье и надежду. Время поклонения. Капитан Плантер стоял на склоне холма и смотрел на город, а у него над головой голубело утреннее небо. Устремив взгляд вниз через просторы прихваченной ночным морозцем травы, окутанной легким туманом, он рассматривал шпили и дома, и купола города, испещренные яркими бликами — солнце еще только вставало, и прямые линии утонувших в тени улиц. Впрочем, он видел лишь часть города, даже несмотря на то, что находился высоко над ним — это был один из самых больших городов планеты. Сверху он напоминал огромный именинный пирог, украшенный зажженными свечами и испеченный ко дню тысячелетия цивилизации. Вполне возможно, что так оно и было.
— Наверное, они нас заметили, — промолвил Кондем, его консультант. — Скоро будут здесь.
— Да, — согласился капитан.
— Они гуманоиды, — напомнил Кондем, — если антропологи не ошиблись, конечно.
— Похоже, что не ошиблись, — сказал Плантер, опуская бинокль. — Город очень напоминает земной…
— Интересно, неужели они — причина того, что происходит?
— Вполне возможно, — ответил капитан.
— Странно.
— Может быть.
Под небесами, освещенными желтым солнцем, они встретились с жителями города и установили с ними контакт. Потом встретились с представителями городских властей и с представителями большого правительства, частью которого являлись городские власти, и установили контакт с ними. Встретились со священниками, с которыми поговорили о религии, частью которой было большое правительство — и тоже установили с ними контакт. Они все были люди, иными словами, имели самую обычную человеческую внешность.
Плантер и его команда видели всеобщее ликование, чувствовали праздничное настроение, посещая сенаты, храмы, роскошные особняки, военные базы, конференции и телестудии; когда проходили по улицам, заглядывали в лаборатории, и снова оказывались в храмах. И все потому, что был Год Плодородного Зерна.
Капитану и его помощникам пришлось ответить на множество вопросов, прежде чем они сами смогли спросить хоть что-нибудь. Но не успели они задать даже один вопрос, как начались фейерверки. Это произошло на седьмой день.
Янинг, физик, прищурился, как он это обычно делал, и посмотрел на закат, а потом сказал:
— Началось.
Плантер подошел к окну апартаментов, выделенных им в одном из городских храмов. И уставился на полярное сияние — потрясающее зрелище, ослепительные, яркие краски, от которых больно глазам и ноет сердце.
— О Господи, — прошептал он.
— Все небо превратилось в какую-то нелепую радугу, — проговорил Кондем, который встал рядом с ним.
— Взрывы гораздо ближе, чем мы думали, — сказал Яйинг. — Похоже, они зарождаются на планете, а не на солнце.
— Ну хорошо, с какой целью? Испытания? Не очень-то в это верится, потому что взрывы происходят в соответствии с определенной закономерностью. Вот и сейчас — точно по расписанию.
— Не только природные явления, — заметил физик, — возникают в соответствии с определенной закономерностью.
— Мораторий, следом за ним бойня, новый мораторий, потом… Как-то все это бессмысленно.
— Они, конечно, на нас похожи — внешне, — проговорил Кондем. — Но это не значит, что внутри у них то же самое. Некоторое время мы рассматривали возможность того, что это местный Армагеддон[1]. Только здесь все в порядке. Ничего похожего на атомную войну
