Тоскливое, дремучее местечко — почти первобытное! Они там меня ненавидят.
Бабаков все прикидывал, как бы завести об этом разговор и удовлетворить свое любопытство.
— Я тоже заметил, — сказал он. — Крестьяне предостерегали меня, чтобы я не останавливался здесь.
Барон стряхнул пепел, который упал на его темный халат.
— Да, — сказал он, — они думают, что я вампир. Бабаков фыркнул.
— Какой буржуазный романтизм! '
— Именно это я им и говорю. Но каждый раз, как у кого-то начинается анемия, они смотрят на замок, — улыбнулся он, —..а у меня и вправду летучие мыши гнездятся на колокольне, но они самой обычной породы.
Бабаков засмеялся. А он неплохой парень, этот барон!
— У меня есть спальня для гостей, наверху, специально для путешественников, оказавшихся в этих местах. Там все приготовлено для отдыха, и я уверен, вы найдете там все необходимое.
Бабаков кивнул.
— Безусловно.
— Не хотите ли рюмочку коньяка? Или вина? — предложил Клементович.
— Благодарю. Я бы не отказался.
***
Барон встал. Он подошел к полкам, на которых, помимо книг, располагались многочисленные бутылки, бокалы, штопоры и мензурки.
— Как насчет Хайна?
— Превосходно.
Клементович опять улыбнулся и налил ему полную рюмку из бутылки с оленем на этикетке.
— А вы не выпьете?
— Благодарю, нет. Я уже выпил сегодня вечером свою норму, к тому же я не могу пить, когда курю.
Бабаков принял рюмку и затушил сигарету. Он вспомнил, что дворяне действительно никогда не курили, когда выпивали.
— Спасибо.
Он понюхал коньяк, подражая тому, как это делали аристократы, когда он, бывало, мальчишкой прислуживал им за столом.
Поздние яблоки и прохладная ночь в холмах. Он покатал этот аромат во рту и улыбнулся.
— Замечательно.
— Благодарю. Если бы я знал, что вы приедете, я бы послал в погреба за чем-нибудь получше.
— Для меня и так замечательно. Он посмотрел на полки.
— Я вижу, вы читаете Энгельса и Ленина. Это хорошо.
— Да, — отозвался Клементович, — а также Пруста, Кафку и Фолкнера.
— Хм. Попахивает декадентством.
— Верно, — сказал барон. — Но ведь и такое нужно знать.
— Полагаю, что так. Клементович вежливо зевнул.
— Это относится и к коньяку.
Бабаков засмеялся.
— Да, ведь жизнь так коротка.
— Как верно сказано! Я так давно ни с кем не общался. Как я понимаю, народная Партия теперь правит половиной мира?
— Да, — ответил Бабаков, — а вскоре и другая половина будет свободна, когда рабочие сбросят цепи и уничтожат своих эксплуататоров.
Он допил коньяк.
***
Клементович поднялся и достал бутылку. Он вновь до половины наполнил рюмку.
— Да будет так. Но неужели вы действительно считаете, что разумно уничтожать их религию, их суеверия?..
— Опиум! — отрезал Бабаков. — Наркотик для смягчения рабства!
— Разве определенная доза рабства не делает жизнь терпимой для человека?
— Человек должен быть свободным! — выкрикнул Бабаков, замечая, что говорит слишком громко для этой благовоспитанной атмосферы. И все же каждый должен знать свое место. Он не станет подхалимничать перед высшими классами, в каком бы архаическом уголке страны они ни сохранились. Вообще-то следовало бы написать обо всем этом рапорт по возвращении в Титоград.
— Возможно, вы правы, — сказал барон. — И что, все люди будут похожи на вас, когда станут свободными?
– Да. — Бабаков допил коньяк.
Клементович зевнул еще раз, и Бабаков внезапно понял, что это, возможно, намек.
— Может быть, если вы мне покажете мою комнату…
— Ну разумеется.
Барон встал и направился к двери, которую опять распахнул перед гостем.
Бабаков вышел. Он двинулся за Клементовичем по длинному коридору.
Они взобрались вверх по длинной лестнице, и барон открыл дверь.
— Мой слуга нашел чемодан на переднем сиденье вашего автомобиля, — сказал он, — он за комодом. В комнате должно быть все, что может вам понадобиться если чего-то не хватает, дерните за этот шнур, чтобы позвать слугу, — он указал на малиновый шнур, висевший возле старинного комода.
— Благодарю вас и спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Бабаков вошел в спальню. На комоде мерцала лампа, на полу стоял его чемодан.
Дверь позади него закрылась.
Он подошел к кровати. Покрывало было откинуто.
Открыв чемодан, он достал пижаму и таблетки.
Раздеваясь, он задавался вопросом: как Клементович узнал, что его чемодан уже здесь?
***
Сон пришел почти мгновенно. 'Коньяк, — подумал он, проваливаясь в дремоту. — Надо будет купить Хайна, когда вернусь к цивилизации…'
Он не знал, как долго проспал, когда сквозь туман сновидения проник кошмар.
Внезапно оказалось, что он не один. По непонятной причине он начал дрожать, тщетно пытаясь пошевелиться.
'Нападение! ' — подумал он. Но боли в груди не было. Мышцы не желали подчиняться, дрожа сами по себе, а лицо искажала судорога.
Ему показалось, будто от стены отделилась тень и двинулась в его сторону.
У самой кровати она воспарила над полом.
'Сумасшествие! — сказал он себе. — Тени не ходят! Только невежи и декаденты пугают себя такими вещами!'
А смех барона, подобный трубам Страшного Суда, перекатывался над ним.
Потом все заволокло чернильной, шелковой тьмой, словно в дымовой трубе… Он почувствовал боль в горле, и успокаивающее тепло пробежало по телу.
— Товарищ! — кричал он. — Товарищ Маркс! Боже!.. Не на…
***
Он проснулся от предрассветного щелканья птиц, чьи песни начинали проникать через пыльные шторы.
Он тихо застонал.
Нет! Две рюмки не могут сотворить такое с человеком.
Он понял, что безнадежно болен. Слишком долго оттягивал. Но его долг! Его долг перед партией…
