Мы перенесли гроб на место у стены и установили его, где положено.
– Значит существует связь с аббатством? – спросил я.
Он не ответил, но – к моему изумлению – отвернулся. Я боялся, что он сразу же попросит открыть гроб, чтобы попробовать его содержимое. Вместо этого он немного отошел от нас, и я мог заметить, что его вниманием завладел Фортунато. Фортунато уселся на каменный выступ и разглядывал стройную и высокую фигуру Лиги, завитки ее черных волос с неприкрыто похотливым выражением лица.
Монтрезор пробормотал что-то о напитке, вкус которого мог без труда оценить сын актрисы:
– Разврат, сэр, он притягивает и отталкивает; он пробуждает желание, но гасит воображение… вселяет в вас уверенность и пробуждает сомнение… и, увлекши вас за собой, покидает вас.
Я однако не стал аплодировать, когда он повернулся кругом, я продолжал смотреть на Лиги, которая совершенно игнорировала пьяные излияния чувств.
Наш хозяин приблизился ко мне, слегка коснулся моей руки и отвел чуть в сторону.
– Так вы, мой добрый друг, все еще хотите найти вход в аббатство? – спросил он.
Я поклонился. Не могло вызвать сомнения, что этот жест был более шутливым, нежели свидетельствующим о природной покорности характера.
– Это наше сокровенное желание, сэр, – ответил я.
– В таком случае, позвольте мне вам показать. Здесь, действительно, есть тоннель, – сказал он. – Он замурован со стороны аббатства, перегорожен стеной еще в бытность моего отца, или может деда. Теперешний принц ничего не знает об этом ходе.
– Замурован! – воскликнул я. – Тогда как мы его сможем пройти?
– Это довольно просто, – объяснил он. – Я дам вам необходимые инструменты: молотки, пробойники. У таких крепких ребят, как вы, не будет трудностей с довольно тонкой стеной на том конце хода. Вы окажетесь в самом отдаленном уголке здания аббатства. Но – это очень важно – как только вы попадете внутрь, вам следует восстановить разрушенную стену. Потом вы непременно должны спрятать инструменты, опустить их на дно одного из многочисленных колодцев в подвалах аббатства. Иначе принц может обнаружить тоннель – таким образом он узнает, что кто-то проник в его убежище и возможно занес инфекцию – и выследит вас, и…
Тут Монтрезор прервал свою речь и быстрым движением накрыл ногой и раздавил ползущего по каменному полу таракана. Мгновение мы молча наблюдали сцену.
– Принц, – сказал он в заключение, – боится только одной вещи. И это – Красная Смерть.
Мы одобрили план Монтрезора. Единственной помехой был Вальдемар. Его следовало оставить. Я не мог решиться открыто заговорить об этом с моими друзьями, пока Монтрезор был рядом. Но Лиги нашла выход из трудной ситуации. Ее плащ выразительно затрепетал, и она резко обернулась ко мне.
– Эдгар, я очень хорошо подумала, – объявила она с дрожью в голосе. – Я не могу пойти с вами. Я боюсь ступать во владения принца, который известен своей жестокостью. Вы должны пойти без меня.
Сейчас ли, а может быть давно, я подсознательно почувствовал какую-то связь между этими двумя, – Лиги и Вальдемаром – которая не зависела от месмеризма. Странное чувство.
Монтрезор в упор посмотрел на нее, словно собирался возразить. Однако наш внушительный вид, сила и бесстрашие заставили его промолчать.
Мы услышали храп и посмотрели в сторону Фортунато. Он совершенно отключился и почти съехал на пол со своего каменного выступа. Петерс взглянул на него, потом подошел, взял его колпак и бубенцы и примерил на себя. Спящий заворочался, но не проснулся, когда Петерс освободил его и от цветастого жакета. Монтрезор наблюдал за этим, но ничего не сказал.
Мы с Петерсом взяли факел и инструменты. Потом – Эмерсон позади – мы вошли в темный тоннель. Я был поражен, увидев в чулане, где мы брали инструменты, бочку, наполненную свежим известковым раствором.
Проход был низким, извилистым, затянутым паутиной. Им, на самом деле, не пользовались много лет.
Мы прошли совсем немного, когда поворот скрыл нас от двух, наблюдавших за нами людей, Лиги и Монтрезора. Там, за поворотом осталась и согнувшаяся фигура Фортунато в белом исподнем. Еще сто шагов, и я представил, как Лиги с Грином на плече поднимается по лестнице, идет в отдаленный конец дома в свою спальню, предоставив остальных самим себе. Мне даже казалось, что я слышу вновь и вновь повторяющиеся винные трюки Грина.
Он шел по палубе старинного судна. Колени дрожали, суставы болели. Время от времени он цеплялся за морские инструменты из потускневшей меди и позеленевшей бронзы. Бормоча что-то себе под нос, он обычно шел наверх посмотреть показания приборов. Над водой висела полярная пелена, мимо, скользя, проплывали льдины. Его старинная команда бродила тут же, а над головой кричали странные птицы. Временами казалось, что кто-то делал попытку обратиться к нему тихо и невнятно, дергая его за рукав, преследуя во время его обходов. Но всегда, стоило ему обернуться, фигура убегала, исчезала. Слов никогда нельзя было разобрать. Тогда он возвращался в свою каюту поразмышлять, докопаться до сути…
По проснулся в холодном поту, руки его дрожали. Так много было этих снов, некоторые совершенно ужасные – ну хотя бы тот, с ямой и маятником. Пусть этот, последний, был не так ужасен, как предыдущий, и не так абсурден, как встреча с Королем и его свитой в чумном городе, он оставлял неизгладимое чувство потери и отречения. Он потер увлажнившиеся виски.
…И он плыл, словно бы вне пределов человеческого понимания, его размышления не имели ничего общего ни с мыслью, ни с чувством. И все-таки он должен был продолжать свой путь наперекор ветрам и потокам перемен и событий. Потерянный, потерянный.
8
И вот мы отправились по длинному потайному ходу через лабиринты ниш и подвалов, пока не уперлись в каменную стену. Мы очень долго прислушивались, прислоняясь к стене в разных местах, но ничего не было слышно. Сквозь щели между камнями, где глина раскрошилась и выпала, мы пытались увидеть свет
