Он подошел и она обняла его.
– Значит, ты моя мама? – спросил он.
– Конечно, – сказала она ему. – Кто угодно, Эдди. Тот, кто тебе больше всего нужен.
Неожиданно он заплакал опять.
– Мне приснилось, – сказал он, – что я взрослый тоже. Это так мучительно…
– Я знаю.
– Я думаю, что не вернусь обратно. Я верю, что буду жить здесь всегда.
– Если хочешь. Где бы ты ни был, ты всегда найдешь здесь свой дом.
Через час или через год он отошел от нее и повернулся.
– Ты слышишь? – спросил он.
Эхо отлива все еще висело в воздухе вокруг них, и она только кивнула в ответ.
– Оно зовет меня.
– Я знаю.
– Я должен идти к нему.
– Нет. Не надо.
– Тогда я хочу. Остальное – боль.
Она схватила его за руку.
– Прости, – сказала она, – я никогда не предполагала, что мир может использовать тебя таким образом. У меня была мечта. Для нас. Ее сломали. Тебя заманили, туда, где боль. Я люблю тебя, Эдди. Ты слишком чист душой, чтобы принять мир, который тебе предлагают.
– Он дал мне видение, Энни.
Она посмотрела в сторону.
– Оно стоило того? – спросила она.
Он поклонился и поцеловал ее руку.
– Конечно, – ответил он.
Они вслушивались в эхо грустного, протяжного, удаляющегося гула. Потом он сказал:
– Теперь я должен идти.
– Подожди немного.
– Тогда спой мне.
Она пела и пение созидало; море стало самой ее песней. Зебры теней окружили их своим забором.
– Спасибо, – сказал он наконец. – Я тоже люблю тебя, Энни. Всегда любил и буду любить. Сейчас, однако, я должен идти туда.
– Нет. Ты не пойдешь.
– Да. Я пойду. Я знаю, ты можешь удержать меня, – ведь это твое королевство. – Его взгляд упал на их руки. – Пожалуйста, не надо.
Она вглядывалась в сероглазое детское лицо сквозь сорок лет, отпечатавшиеся на нем, как будто смотрела из гроба. Потом она разжала руку.
– Bon voyage, Эдди.
– An revoir, – сказал он. Повернувшись, он направился на восток, куда ушло море. Оно давало о себе знать то глухими ударами, то равномерным пением, потом его голос зазвучал на тон выше.
Она повернулась и пошла в другую сторону к берегу. Медные горы стали угольного цвета. Небо нависло и озарилось молниями. Она села на камень, озаряемая их вспышками, и стала слушать, как идет кроваво- теплый прилив.
9
В эти апрельские дни, согретые теплым солнечным светом, голубой клочок неба притягивает к себе. Ночи становятся упоительными: гитарные переборы, ритмы Фламенко, встречи у костра под постоянный аккомпанемент звуков пиршества, доносящихся из северного здания. Более сдержанными были развлечения двора. Здесь царили пресыщение и усталость. Принц Просперо обрюзг, его лицо приобрело красноватый оттенок, он даже стал немножечко прихрамывать. Теперь в ряд прочих удовольствий им были зачислены восточные наркотики. Он курил бенгальский опиум, который вызывает, как мне сказали, кошмарные видения.
Меня не было, когда это произошло. Я совершал очередную ночную прогулку с Энни. Несмотря на обстоятельства я всегда буду считать это время счастливейшим в жизни. На фоне опасности и отчаяния этот свет кажется еще ярче.
Когда мы шли по освещенной свечами галерее, восхищаясь исключительной живописностью древних гобеленов, украшавших стены и моливших о реставрации, к Энни подбежала служанка одной из министерских жен. Она ухватила ее за рукав и шепотом поведала об ужасном событии, свидетелем которого только что была.
Я похолодел, когда услышал ее слова: «Бедная малышка…» Когда она ушла, я взглянул на свою дорогую
