Компьютеры и приборы сообщили Фриде, что в течение трех часов скорость космолета возросла всего лишь до пятидесяти двух километров в секунду. Таким образом, ускорение составило лишь девять процентов от начальной скорости, хотя к этому моменту должен был произойти существенный разгон.
– Как у нас дела, Хан? – нетерпеливо спросила в микрофон Джели. Ее голос был слегка озабоченным, в нем чувствовалось смущение, как будто она боялась оторвать ученого от дела. – Мне наконец-то удалось закрепить как следует все бьющиеся и незаменимые вещи, – сказала она, – когда мы начнем ускоряться?
– А мы уже давно начали, – ответил Фриде. – Вот уже три часа, как корабль набирает скорость.
– Но я ничего не чувствую… ну, может быть, слегка ощущаю притяжение.
«Ей наверняка пришлось нелегко», – подумал Фриде. Ускорение и все связанные с этим неприятные вещи в первую очередь должны были отразиться на центральной оси, как раз там, где Анжелика наводила порядок. Хотя, возможно, Джели просто хочет скрыть от него, что имеются кое-какие повреждения, неизбежно вызванные его маневрами. Ученый был тронут.
– Мы очень неплохо идем, дорогая, – заверил Джели Фриде.
– А сильно… я имею в виду, двигатель работает так, как ты и предполагал? – спросила она.
– О да! Он в прекрасном состоянии, и бояться нечего. Совершенно нечего.
Фриде по-прежнему смотрел на часы. «Гиперион» уже прошел границу временного промежутка, после которого, по расчетам доктора, облако из частиц должно было их настигнуть. От шести до двенадцати часов, прикинул Фриде, в зависимости от количества энергии, выброшенной взрывом. Хотя, судя по размерам импульса, все могло произойти быстрее, и корабль уже наверняка вошел в зону бушующего магнитного шторма, если верить магнетометрам. Теперь могло случиться все, что угодно.
Среда вокруг капсулы плазмота вновь изменилась. Она густела и нагревалась. Снизу стало ощущаться давление магнитного потока, которое плазмот не испытывал с тех пор, когда в результате взрыва протуберанца его выкинуло из фотосферы. Давление у стенок капсулы росло и стало абсолютно невыносимым.
Если низкая температура и близкая к вакууму среда заставили плазмота сжаться, то с увеличением температуры и ростом давления процесс пошел в обратную сторону. Плазмот стал раскрываться подобно опущенному в воду японскому бумажному цветку. Связанные с точной последовательностью мембраны и «конвертики» заряженных частиц быстро превратились в отлаженный, как часы, механизм.
Среда вокруг плазмота была весьма необычной: сжатый между огромными магнитными полями направленный поток, напоминавший трубообразный протуберанец, соединявший два холодных бассейна на поверхности Солнца. Потянувшись вверх, плазмот инстинктивно влез в новую конфигурацию силовых линий и смешался с ними, чтобы избежать падающего на него потока горячих газов, наполненных заряженными и нейтральными частицами.
Будучи по природе творением плазмы, плазмот понимал, что эта новая форма силовых линий в некоторой степени усиливает газовый поток. За счет направленности канал увеличивает скорость прохождения газа и создает под собой область низкого давления. В результате материя нагревается, и ей становится тесно в отведенных объемах. А расширяя проход, канал дает выход горячим и быстродвижущимся газам.
Новое средство передвижения весьма напоминало те многочисленные варианты, которые плазмот использовал, находясь в солнечной атмосфере. По сравнению с его собственными гибкими мембранами, возможностей для маневра было, конечно, меньше, но новая система была все-таки более энергонасыщенной и давала постоянную тягу.
Плазмот хорошо понимал, что такое движущая сила, и сейчас наконец-то он ее получил.
В чистом вакууме, где он как раз сейчас и находился, плазмот мог только надеяться, что ему удастся уплыть подальше от выброшенных взрывом заряженных частиц и радиации, используя растущее давление. Он не мог предугадать, как далеко его унесет, поскольку так далеко ему заплывать не приходилось. Не знал он и никого из своих собратьев, которым посчастливилось побывать в этих краях и вернуться живыми. Он понимал, что холод и пустота в этой дали рано или поздно оборвут его жизнь.
Но если плазмот будет в состоянии двигаться, он мог бы вернуться в естественную среду обитания – в горячие и густые плазменные потоки. Его интуиция подсказала, что сжатый канал может обеспечить ему движение в нужном направлении.
Поэтому сейчас плазмот вверил свою судьбу в руки несущегося с огромной скоростью газового потока, который шел откуда-то со стороны Солнца. Словно студент, изучивший плазменную физику, он знал, что всякий организм, находящийся в подобном потоке, если ему удалось как следует сжаться, может двигаться в обратном направлении, против течения. По принципу действия и противодействия плазмот сможет направиться обратно к Солнцу, к местам привычного обитания.
В одно мгновение плазмот понял, что лучший для него выход – остаться в этом сжимаемом пространстве. Он немедленно привязал себя к месту наибольшего сжатия и принялся исследовать окружающую среду.
Через некоторое время он уже чувствовал каждую грань магнитного поля, конденсировавшего ионный поток. Воспользовавшись постоянно излучаемым солнечным теплом как компасом, плазмот изменил силовые линии поля, воздействуя на них своей массой. Усилием воли он направил их в другую сторону, придав тяге более полезное направление. Вскоре широкая полоса солнечной фотосферы ясно отражалась в сознании плазмота.
Он направлялся домой.
На борту «Гипериона», 22 марта 2081 г., 2.04 единого времени
Застрявший в отсеке управления кораблем и пребывающий в неведении относительно возможных последствий прохождения сквозь ионное облако, доктор Ганнибал Фриде наблюдал, как росли цифры на счетчиках, измеряющих волны генерируемого тока, которые непрерывно бомбили его звездолет. Недолговечные магнитные поля заряженных частиц посылали яростные разряды, пробивавшиеся сквозь металлическую обшивку «Гипериона», врезаясь в протянутые под ней электрические цепи и вклиниваясь в дисководы микропроцессоров.
Следовавшие одна за другой вспышки и перегрузки доконали системы верхнего уровня. Нетронутыми остались лишь те, которые работали от механических источников: система охлаждения воздуха, кислородные биофильтры и воздуховод охлажденной смеси между корпусом корабля и теплообменниками.
Фриде надеялся, что двигатель корабля, который сам являлся источником сильного магнитного поля, сумеет взять верх над бушующими вне корабля электрическими силами и обеспечит стабильность системы, построенной в течение целых семи часов. Тогда останется надежда и на то, что корабль продолжит ускорение по намеченному курсу, не обращая внимания на яростные атаки частиц из облака.
В таком шторме Фриде был вынужден визуально сравнивать местонахождение Солнца в данный момент с тем, где оно находилось при столкновении корабля с ионным облаком. «Если солнечный диск по-прежнему лежит в правой нижней части круга и не пересекает линию, делящую наблюдательный сектор пополам, то «Гиперион» движется правильно», – подумал Фриде.
В данную минуту корабль был практически неуправляемым, и доктор не мог что-либо предпринять, пока ионный шторм не стихнет и восстановится часть функций управления.
– Хан, происходит что-то очень странное, – голос Анжелики едва пробивался сквозь помехи. – Все электричество, вся медицинская система… – Голос потонул в разрыве статики.
Фриде взял микрофон:
– Джели, держись. Попытайся найти укромное местечко и не касайся ничего искрящегося. Это будет
