пламенем, которое еще не разрушило крышу и не разбило стекла в окнах… Хасана скрутила судорога.
Ответный удар обрушился на Амнета, отбросив его назад на травянистый берег. Он приземлился на спину и перекувырнулся через голову. Что-то ощутимо хрустнуло в основании черепа. Ноги Амнета тяжело рухнули. Он попытался поднять голову и не смог.
Хасан перенесся через реку и встал над ним. Ассасин мог вынуть клинок и вонзить Амнету в горло или в живот. Он мог опустить сапог на лицо тамплиера. Вместо этого он повел плечами и повторил то движение, словно лепил снежок.
Амнету стало страшно.
Паника гальванизировала его члены, он собрался с силами и приподнял голову, несмотря на белое пламя боли, охватившее шею. Движение головы дало импульс телу, и ему удалось с большим трудом откатиться на несколько жалких футов в сторону.
Хасан проворно направил сфокусированный заряд энергии в спину Амнета. Алый жар вспыхнул в позвоночнике, разрывая мышцы и ломая кости. Ноги окоченели.
Нечеловеческим усилием Амнет воззвал к Камню, умоляя помочь ему преодолеть боль, заживить разорванную ткань мышц, соединить лопнувшие нервы. Камень затеплился своей собственной вибрирующей энергией и вернул чувствительность нижней части его тела. Амнет ясно ощущал, как из своего кожаного футляра Камень вливал силу в онемевшие члены, укреплял бедра и спину, поднимая его, как мать поднимает свое дитя из колыбельки, укрывая от холода.
Теперь, стоя прямо, он повернулся лицом к Хасану.
Еще одним невероятным усилием воли, он вызвал из Камня самый сильный заряд энергии.
Это был не мягкое, увещевательное проявление его пассивной силы, вроде той, что излучалась под дымными испарениями, создавая образы и видения, или той, что помогла затуманить ум и размягчить волю султана-полководца. Это было насилие. Это была жажда мести. Он использовал Камень, как берсеркер свой меч – неистово. Его намерением было бить, топтать, уничтожать.
Он швырнул еще один заостренный заряд в Хасана, который на минуту ослабел после своей последней атаки. На этот раз Амнет послал молнию выше, в шестой узел, расположенный в полости горла. Нанесенный со всей силы, такой удар мог лишить человека дыхания и раздробить гортань всмятку. Хасан должен был умереть, захлебнувшись собственной кровью.
Голова ассасина откинулась назад, свободно и беззаботно, как у мужчины, наслаждающегося поцелуями красавицы. Улыбка изогнула губы под усами. Энергетическое облако окутало его голову.
Резким кивком Хасан отбил удар, послав голубую молнию прямо в кожаный мешок, висящий на поясе тамплиера.
Страшная сила перебила только что обретенные ноги Амнета. Он упал на одно колено. «Surgite! – приказал он себе сурово. – Встань!» Еще одна волна силы камня влилась в его члены. Одновременно он попытался снова испустить заряд в Хасана.
Камень вдруг сделался непомерно тяжелым, оттягивая пояс, прорывая оленью кожу сумки, в которой Амнет носил его. Он опустил руки и подхватил Камень, когда тот начал выпадать. Кристаллическая решетка дрожала от непомерной задачи, возложенной на нее. Пересекающиеся оси решетки разогнулись и начали распадаться.
Томас Амнет почувствовал, как что-то рвется в самой глубине его мозга.
Пение мусульман поднялось на пол-тона и стало похоже на стрекотание цикады, сверлящее знойный летний воздух. Великий магистр Жерар, не будучи искушенным в музыке, понял лишь, что сарацинские воины, окружавшие кольцо обороны, готовили себя к неистовому насилию.
Стоило всего одному христианскому воину решить, что больше им не выдержать осады, бросить свою пику и кинуться вперед на сверкающие ятаганы, и гул усилится. Он преодолеет бесплодную монотонность, а затем еще раз возвысится до бешеного визга.
Множество христиан потеряло сознание от жары. Многие упали в обморок просто от страха перед безжалостным натиском, который обещало пение мусульман.
Жерар взялся за рукоятку своего длинного меча и зашагал в узком пространстве между двумя шеренгами тамплиеров, которые противостояли сарацинам на западном склоне холма. Когда кто-то, покачнувшись, выпадал из строя, Жерар приказывал другому выйти вперед и занять его место.
Пот стекал на брови и заливал глаза. Каждая капелька, выступавшая на грязном лице, была влагой его тела, которую нечем восстановить. Он умирал, истекая водой и солью.
Когда он поднес руку в тяжелой перчатке ко лбу, чтобы отереть этот соленый поток, пение внезапно прекратилось.
В наступившем безмолвии двое справа от него упали замертво. Жерар собирался было выдвинуть двоих из второй шеренги, чтобы заполнить брешь, но что-то остановило его.
Что означала эта тишина?
Сарацины ответили ему пронзительным воплем.
В предельном исступлении, ближайшие к неприятельской шеренге мусульманские воины бросились прямо на острия пик, пригнув их к земле тяжестью собственных тел.
Подхватив вопль, остальные рванулись вперед, карабкаясь по агонизирующим телам своих товарищей, нанизанных на пики, и орудуя мечами, пока христиане пытались высвободить свое оружие. Коварно изогнутые ятаганы рассекали незащищенную плоть между шлемами и кольчугами. Кровь била фонтаном, и первая шеренга крестоносцев пала прежде, чем вторая успела приготовить мечи.
Волна сарацинов накатывала на тамплиеров.
Жерару приходилось видеть, как сражаются берсеркеры: дерутся, теряют руку или глаз, дерутся еще неистовее, наконец гибнут – и все это ни на минуту не приходя в сознание. Те берсеркеры были одиночками, каждый – пленник своего собственного безумия. Глядя на человеческую лавину, обрушившуюся на французов, он впервые видел безумие толпы. Тысячи людей двигались как один и умирали без малейшего стона. Когда бегущие воины втаптывали в землю своих же упавших товарищей, те казались бесчувственными, как подошвы сапог. Они были одержимы.
Жерар перекрестился, сжал меч и взбежал наверх по холму. Он шел, глядя назад, на приближающуюся лавину оскаленных смуглых лиц и сверкающих изогнутых клинков. Подобно шеренге жнецов, они расчищали себе путь, не зная преграды.
Что-то зацепилось за ногу Жерара, он оглянулся. Оказывается, он уже стоял возле шатра, чьи полотнища были алыми, как кровь, от которой он бежал сюда. Лодыжки его запутались в веревках.
Он поднял меч, чтобы разрезать полотнища и исчезнуть внутри шатра. Но прежде, чем он успел замахнуться, что-то тяжелое ударило его по голове. Он упал лицом вниз на полог шатра обрывая его и оттягивая вниз собственным весом. Крыша павильона задергалась и опала. Сарацины, добравшиеся до вершины холма, перерезали веревки с другой стороны, и шатер рухнул.
Складки тяжелого полотна, расшитого французскими гербами и ликами апостолов закрыли от Жерара дневной свет.
Руки Амнета сомкнулись вокруг камня, когда он выпал из разорванной сумки. Гладкая поверхность была горячей на ощупь. Грани врезались в пальцы, словно раскаленные до красна ножи. Амнет ощущал, как беснуется в глубине кристалла непостижимая энергия, разрывая его структуру неразъединимых связей. Звук, высокий и чистый, как звук стеклянной гармоники, наполнил всю долину, он исходил из сердца камня.
Шатаясь, он нес Камень, словно это были его отрезанные яички: шаг за шагом смиряясь с болью и невыносимым чувством утраты. В дюжине футов от него Хасан приходил в себя
