Мухта держит себя безобразно и явно оттирает его на второй план. Стива снова улыбнулся, представив себе звероподобного машиниста в роли командира, а Свища старшим офицером. «Получится настоящий пиратский корабль», — подумал он, не подозревая, что разгадал их замыслы.
Он погрузился в чуткий сон, готовый вскочить от легкого прикосновения вестового и с первым ударом в рынду подняться на мостик. Сквозь сон с палубы доносился шум, топот, удары, похожие на выстрелы. «Шквал. Прозевал Горохов», — определил Стива. Клипер стал мягко катиться по скату волны, и Стива очутился в тропическом лесу. Он, задыхаясь, продирался сквозь густые папоротники, лианы душили его. Он плыл в густой, как тина, воде и, выйдя! на берег, очутился в Балаклаве, увидел на пустынной улице отца с корзиной баклажанов. Они разминулись, не поздоровавшись. И опять тропический лес. Поляна. На ней знакомый дом: магазин перчаток. Стива не удивился, как всегда бывает во сне, каким образом попал сюда дом Элен. В лавке было пусто — ни одной коробки перчаток. Элен стояла на прежнем месте за прилавком и печально сказала:
— Все, что осталось после, вас, купил Мухта, и я вышла за него замуж.
— Как же Фелимор? — спросил Стива и подумал: «Как же я?»
Элен ответила:
— Я люблю Мухту, — и заплакала.
И кто-то сказал:
— Вставайте, Степан Сергеевич. Скорее!
У дивана стоял Бревешкин. Даже при зеленом свете ночника было заметно, как он напуган, в его рачьих глазах застыл ужас.
— Вахта наша через склянку. Слушайте, какое дело. Кочегарье проклятое, анархия, мать се…
— Давай без матюгов.
— Есть! Бунт затевают. Мне Тимохин Димка сейчас сказывал, тоже с нашей вахты, марсовый, к анархистам, сука, переметнулся.
— Да что случилось? — Уже совсем пришел в себя Бобрин и понял, с чем пришел Бревешкин.
— Через сорок минут они всех порешить хотят. Димка сказал, что вы все знаете, и вот я к вам…
— Молодец! — На Стиву нашло прозрение. «Вот он, тот случай, когда от секунды промедления зависит самое главное — жизнь!» И он решился: — Иди к Горохову, живо пусть играет боевую тревогу.
— Да как же?
— Скажи, что передал Бобрин, приказ командира!
— Есть! — понял Бревешкин и вылетел из каюты.
Когда Стива вошел к командиру, там находился Громов.
— Извините! Чрезвычайное сообщение! На корабле готовится бунт.
В это время бешено зазвенела рында.
— Что такое? Уже? — командир посмотрел на Громова и выхватил револьвер.
Стива сказал, чеканя слова:
— Нет. Бунт назначен через тридцать пять минут. Я от вашего имени приказал объявить тревогу.
— Вы? Голубчик! Отлично! Это спутает их планы. Вот и Громов принес мне те же прискорбные вести…
Стиву будто прорвало, дрожа как в лихорадке, он перебил командира, хотевшего еще что-то добавить:
— Разрешите немедленно арестовать зачинщиков — Мухту и Свища?
— Да, да, голубчик! Сейчас же арестуйте. Громов!
— Есть!
— Возьмите свое отделение и следуйте с вахтенным начальником.
— Есть!
— А мы, Феклин, идем на мостик.
Феклин с первыми ударами рынды уже стоял в каюте с фуражкой и плащом. Воин Андреевич машинально взял и Иадел фуражку, а плащ отстранил рукой:
— И так, голубчик, жарко.
Феклин пошел следом, держа плащ.
На палубе было тихо и душно, волнение улеглось, казалось, корабль остановился посреди моря, залитого золотистым светом заходящей луны. Темное золото пропитало паруса и снасти, рулевые казались тоже отлитыми из золота или бронзы и были непомерно большими.
У трапа, в густой тени, командира встретил старший офицер и громко отрапортовал, что все подразделения на местах но боевому расписанию.
— Хорошо, хорошо. — Он отвел его в угол мостика. — Я приказал арестовать Мухту и Свища, извините, без вас — не было времени. Вот список, прикажите и этих взять под стражу! Бунт! Коля, дорогой, у нас! Уму непостижимо! Действуйте!
— Кто берет Мухту?
— Бобрин!
— Не может быть!
Из машинного отделения глухо донеслись два револьверных выстрела…
По боевому расписанию Мухта и Свищ находились в машинном отделении, хотя топки были погашены и весь клипер освещался керосиновыми лампами. Здесь же стояли и сидели почти все кочегары и машинисты.
Молчали, прислушиваясь к звукам, доносящимся с палубы.
Свищ зашептал:
— Дознались, гады… Идут! Топают! Прикладами цокнули!
— Закрой хайло! — гаркнул Мухта, вытаскивая револьвер. — Оружие приготовить! Уничтожим тех, кто идет, а потом — по расписанию. В темноте мы их живо перекокаем. Только смотрите мне, Белобрысенького не попортить!
Появление в кубрике Бобрина во главе отделения вооруженных матросов парализовало всех заговорщиков, кроме Мухты и Свища.
Свищ спросил, держа руки в карманах:
— Вы чего, братишечки? Заблудились?
Стива сказал, поводя перед собой наганом со взведенным курком.
— Мухта, Свищ! Вы арестованы! Взять их!
Мухта молча вырвал руку из-за спины. Стива успел нажать на спуск на сотую долго секунды раньше, чем мог бы это сделать Мухта, не будь тяжело ранен первой пулей и убит второй. Свища схватили матросы, хотя он и не думал обороняться:
— Меня за што, братишечки? — говорил он тихо, задушевно. — Ну что я сделал? Все это Мухта- покойничек. Вот ваш офицерик не даст соврать, что я был против и все ребята против. Мы хотели сами прибрать Мухту, да вы появились. Шум подняли. Это он кокнул Белкина…
Громов, наклонился, взял Мухту за руку, подержал, опустил:
— Мертвый. — И глядя на Стиву: — Зря вы второй раз стреляли. Мог бы кое-что сказать, а теперь — концы в воду.
Родные берега
Стояла теплая, почти тропическая ночь, хотя «Орион» шел Японским морем, приближаясь к родным берегам. Такая погода случается на Дальнем Востоке в конце августа, когда море щедро отдает тепло, накопленное летом, и дуют жаркие южные ветры.
За кормой стлалась голубая светящаяся лента, почти такая же яркая, как в Яванском море. Только за бортом в глубине не появлялись тусклые шары фосфоресцирующих медуз и не шлепались на палубу крохотные кальмары, как нередко случалось в ночные вахты в тропиках.
На клипере никто не спал, хотя приближалась полночь. Все ждали, когда покажется земля, «теперь
