Полинезийцы улыбались, не понимая ни слова, они думали, что я встретил друга, который безмерно рад моему спасению.
Под вечер на остров пришли еще три катамарана с заготовителями копры. Остров ожил. Запылали костры, зазвучала непонятная речь полинезийцев.
Я остался с семьей Сахоно.
У Ронго и Тави были замечательные гарпуны, древко каждого покрывала затейливая резьба, изображающая сцены из жизни островитян. Как они ловко пользовались этим оружием! Редко-редко гарпун не попадал в цель. Я потихоньку спрятал свой неуклюжий гарпун в камнях. Ребята сделали вид, что не замечают моей пропажи. Втроем мы охотились двумя гарпунами и за полчаса натаскали столько рыбы, что Сахоно укоризненно покачал головой и велел часть улова отнести соседям.
Допоздна мы сидели вокруг костра, жарили и ели какую-то необыкновенно вкусную рыбу. Ласкового Питера я не видел в тот вечер, а утром он ушел на одном из катамаранов.
Сахоно махнул рукой в океан и сказал:
– «Лолита» капитан!
Я понял, что Ласковый Питер нанял катамаран и отправился на «Лолиту», которая находилась где- то поблизости. Как легко мне сразу стало! Я радовался, что навсегда избавился от своего смертельного врага, не подозревая, сколько мне еще придется перенести от этого человека. Но пока я мог наслаждаться безмятежной жизнью среди замечательных людей, принявших меня в свою семью, как родного.
Охота на осьминогов
Заготовка копры очень несложное дело. Тави Ронго и я собирали с земли опавшие орехи, затем топориками разрубали их на две половинки. Caxoно и его жена складывали половинки одна на другую выпуклостями кверху, в красивые пирамиды. Когда мякоть орехов, продуваемая ветром и палимая солнцем, высыхала, мы выковыривали копру из скорлупы кривыми ножами и складывали в мешки.
Полинезийцы работают легко, стараясь не переутомляться. Все равно копры не соберешь больше, чем ее есть в орехах нескольких десятков пальм, принадлежащих семье. Поэтому мы занимались копрой часа три-четыре в день, а остальное время купались, ныряли за раковинами, охотились с гарпунами на рыб и лагуне, и у барьерного рифа.
Когда наступал отлив, часть барьерного рифа выступала из воды, издали походя на спину гигантского морского зверя, который вылез понежиться на жарком солнце. Вблизи коралловый риф представлял из себя сложное сооружение из невообразимого переплетения каменных ветвей.
Ходить по битому стеклу менее опасно, чем по рифу. Острые, как бритва, грани кораллов, ядовитые колючки морских ежей, панцири крабов, тоже нередко утыканные шипами, были замаскированы в
В отлив на рифе оставались лужи, кишевшие рачками, крабами, мальками и еще невесть какими существами. Со стороны острова, где на рифе удерживался песок, густо росла черепашья трава. Там паслись морские черепахи. В трещинах, наполненных водой, прятались морские звезды. Лучи их часто выглядывали наружу и шевелились, припекаемые солнцем. В воде на кораллах распустили свои предательские лепестки анемоны – морские цветы. В школе у нас висели таблицы с анемонами и другими животными, похожими на растения, а здесь они встречались на каждом шагу. Однажды я увидел на песчаном дне лагуны заросли цветов, похожих на хризантемы, а когда достал один такой «цветок», то он оказался червем.
Особенно привлекали меня рыбы самых фантастических форм и окраски. Они деловито сновали между ветвями кораллов, сверкая и переливаясь, как драгоценные камни. Рыбки-клоуны, названные так за свой необыкновенно яркий наряд, вьются возле актиний. Эти хищницы почему-то не трогают клоунов, хотя любая другая рыба, с которой может справиться актиния, сразу оплетается щупальцами, и ей приходит конец.
Клоуны же копаются в венчиках актиний, подъедая остатки пищи, и чувствуют себя среди ядовитых «лепестков», как дома.
В коралловом лесу с невероятной скоростью проносились губаны. Иглобрюхи с комичной серьезностью почему-то ходили по кругу. Сарганы, похожие на карандаши, соревновались в скорости с губанами. Под желтой веткой кораллового куста две рыбы с колючками на спинах, казалось, вели очень содержательный разговор, жестикулируя плавниками.
Рыбы, круглые или похожие на серебряный ремень, изящные красавцы, расписанные желтыми, черными, оранжевыми полосами или похожие на перламутровые безделушки, роились в необыкновенно прозрачной воде, пронизанной лучами солнца.
Наблюдая жизнь океана, я забывал обо всем на свете. Мне хотелось разобраться в этом пестром, чужом, захватывающе интересном мире. Узнать названия рыб, растений, понять их странные отношения.
Меня поразили рыбы с клювом попугая. Чтобы лучше их рассмотреть, я опустил голову в воду и услышал хруст. «Попугаи» грызли своими клювами ветви кораллов! Никогда бы не поверил, что есть на свете существа, которые едят камень!
Рыба-собака, спасаясь от врагов, раздувалась, как шар, и все ее иголки топорщились, как у ежа. В таком виде она не могла плыть, а переворачивалась вверх брюхом, и ее несло течением. С таким вооружением можно безопасно жить даже в океане. Или еще одна рыбка. Я чуть было не схватил ее за хвост. Она стояла в тени кораллового куста. К счастью Тави вовремя остановил меня, затем концом гарпуна ткнул ее, и тотчас из хвоста у нее выскочили колючки, похожие на перочинные ножички.
Однажды я оступился, нога ушла между кораллами, и большой палец правой ноги пронзила резкая боль.
«Морской еж,- мелькнуло в голове,- проткнул палец, вот не было печали».
Тави и Ронго подхватили меня под руки и со смехом вызволили из беды, а вместе со мной большую зеленоватую губку: она болталась на большом пальце. Ребята покатывались со смеху и что-то кричали перебивая друг друга. Мне же было не до смеха – губка, видно, намеревалась отгрызть мой палец. Со слезами на глазах, я хотел оторвать ее и накололся на острые шипы, торчавшие из губки. Видя мои страдания, братья сжалились надо мной. Тави схватил губку и сорвал ее с колючего панциря краба с оранжевыми клешнями – одной из них он и держал меня за палец. Видно зная повадки этого существа, Тави отрезал клешню и бросил краба на риф. Краб боком заковылял, грозясь единственной клешней, его глазки- бусинки сверкали. Он скрылся под водой, наверное не столько расстроенный потерей клешни, сколько губки: клешня вырастет новая, да и вторая – хоть куда, губку-то надо еще найти, а за это время не оберешься неприятностей. В лабиринте рифа жило множество осьминогов и невесть каких еще хищников, от которых единственная защита – маскировка под несъедобные вещи.
На мелководье мое внимание привлек движущийся букетик из водорослей. Оказалось, что он прицеплен за колючки краба. Причем впереди над головой колыхалась самая высокая водоросль наподобие султана. Когда Ронго сорвал с него водоросли, он тут же, не теряя времени, стал снова украшать себя растениями, срезая их клешнями и нацепляя на колючки, и опять самая высокая водоросль очутилась у него на голове. Мои товарищи, видимо, вначале были удивлены, что меня привлекают такие обыденные вещи, и они, наверное, не поверили, если бы я им сказал, что никогда не видел ничего подобного. Для них все красоты океана были привычными. Братья считали себя совсем взрослыми людьми, и единственное, что их интересовало в океане,- пища. Они поставляли к столу рыбу, моллюсков, крабов.
Вначале я подмечал в их глазах насмешливые искорки: такой большой, а интересуется такими всем известными пустяками. Затем я стал подмечать плохо скрываемое любопытство, живой интерес: оказывается, и они многого не знали. Например, я обратил их внимание на большую рыбу, которая неподвижно стояла в воде, в то время как другая рыбка, напоминающая речного налима, заплывала ей в широко раскрытый рот и выплывала через жаберные щели. Что происходит? Почему большая рыба позволяет маленькой так бесцеремонно вести себя? И даже не делает попытки проглотить нахального
